Было это в Хэмптон-корте, что в Лондоне, где мы временно жили, пока отец занимался окончательным переездом из Лэйк Дистрикта в столицу. Как выяснилось в будущем, долгожданная жизнь в Лондоне ограничилась четырьмя короткими годами, после чего было принято решение ретироваться на острова. Был июль, а в Лондоне, как и полагается, это означает лето, а не зиму, и я помню, что я по какой-то причине сбежала из дома к небольшой заводи, отходившей от Темзы. Местные жители соорудили небольшой деревянный мостик в узкой части запруды, и почти все дети любили кидать мелкие камешки в воду. Это было настоящее соперничество в мастерстве – уронить камешек так, чтобы получилось как можно меньше всплеска. В тот день никого не было, и сейчас мне думается, что было что-то около полудня, потому что обычно в это время вся ребятня созывалась домой на обед. В общем, это неважно. Я взошла на тот мостик, но передумала кидать камни, возможно, подсознательно понимая, что без второго игрока игра не кажется уже столь увлекательной. Вместо этого я подняла голову к небу и стала рассматривать солнце в самом его зените. От долгого созерцания оно уже не казалось ослепительно ярким, а виделось парадоксально черным пятном на ярко-белом фоне его свечения. И я помню, что даже в своем детском возрасте я прекрасно осознавала, что чувствую диссонанс во всем – пусть даже и не могла выразить все это мыслью в словесной ее форме, а лишь на чувствительном, инстинктивном уровне – в том, что такая тихая заводь могла издавать столь громкий шум, что Лондон может быть тихим и уютным, и в том, что я по сравнению с огромным миром являюсь очень маленькой шестилетней девчушкой. И в моей голове рождались фантазии:
– Я не маленькая уже! Я – Лоиз Паркер! Когда я еще больше вырасту, я стану такой же высокой и красивой, как мама, и такой же богатой и известной, как папа! И ко мне тоже будут приходить разные серьезные взрослые, будут курить сигары в моей собственной гостиной моего собственного дома. Трехэтажного, нет, четырехэтажного дома. А я буду подписывать разные бумажки и покупать на все деньги мороженое и куклы.
Фантазии той девчушки прервались постукиванием палки о деревянный мостик. Мальчик в темно-синих шортиках и испачканной футболке некогда желтого цвета, непринужденно облокачивался о перила мостика и от нечего делать – или по какой-то важной причине – отстукивал четкий ритм веткой дерева о настил. Он с заинтересованностью смотрел на маленькую Лоиз, слегка наклонив голову на бок и щурясь от света:
– Ты чего здесь стоишь?
– Тебе что? Я думала, а ты мне помешал!
Девочка только делала вид, что смотрит с вызовом. На самом деле перед ее глазами все почернело от солнечного света, и она безуспешно некоторое время пыталась сфокусировать зрение. Зато она слышала, как мальчик неприязненно фыркнул:
– Я расскажу твоей маме, как ты разговариваешь, и тебя выпорют.
– Ну и рассказывай!
– Ну и расскажу!
Маленькая Лоиз наконец разглядела своего незваного гостя. Это был Стив Портленд, соседский мальчишка. Вообще-то он казался ей славным, только мама запрещала с ним общаться, утверждая, что он из каких-то там кругов. Лоиз часто рисовала с няней круги, и в этот раз пообещала самой себе как-нибудь обязательно ее спросить, про какие круги говорила мама.
Мальчик сделал вид, что ему нет до Лоиз дела, и он прошел мимо по мостику, но остановился почти на другом его краю и стал разглядывать мутную воду. Он неожиданно замахнулся и кинул ветку в воду. Этот жест, как миротворец, забрал с собой неудавшийся разговор двух ребятишек и объединил их интересы в наблюдении за дрейфом ветки в воде. Почувствовав примирительный момент, Стив спросил, все еще глядя на ветку:
– И чаво ты думала?
Девочка сначала хмыкнула носиком, но повернулась к своему компаньону и хвастливо возвестила:
– Про потом.
– Это как?
– Это кем я буду потом. Чего, никогда не думал, кем будешь, когда вырастешь?
– Я знаю, конечно. Я буду военным, как мой папа.
– Все вы, мальчишки, такие.
– А ты что будешь делать?
Девочка на мгновение задумалась. Как ему объяснить? Она не слишком хорошо знала, чем занимается ее папа, но очень хотела работать так же – подписывать бумажки. Придя к какому-то внутреннему согласию, она уже с уверенностью заявила:
– Я буду главным разрешителем.
Недоверие Стива к существованию подобной профессии выразилось его скривленным выражением.
– Кем-кем?
– Ты не знаешь, кто такой разрешитель? Эх ты! Это тот, кто все разрешает. Ты вот захочешь стать военным, придешь ко мне, я тебе подпишу разрешение, и ты им станешь.
Читать дальше