Александр Бубенников - Мать и сын, и временщики

Прослезился от этих слов укора Алексий, прошептал горячо:

– Прости, прости, государь…

Возле духовника стоял государев стряпчий Федор Кучецкий, бывший свидетелем кончины Ивана Великого. Василий поднял на него глаза и вид стряпчего Федора напомнил государю мысленно о смерти его отца, Ивана Великого – «Как родитель умирал тихо, так и я умираю… только мне надобно успеть мантию иноческую принять, чтобы грехи все изгладить… а новых я уже совершить не успею… другие пусть совершают и каются за содеянное…».

Он позвал ближнего боярина Михаила Воронцова и брата Юрия, чтобы с ними проститься; обнял на прощание сначала боярина. А перед прощанием с Юрием обратился к нему:

– Помнишь ли, брат, преставление нашего родителя?.. Я так же тихо умираю… Только родитель никакой просьбы перед тем, как его душа отлетела, не высказал, а у меня такая последняя просьба есть… Пусть постригут меня немедленно… Хочу умереть безгрешным иноком…

Митрополит Даниил, все бояре-душеприказчики поддержали государя в его последнем желании – постричься. Но братья Андрей, Юрий, Михаил Воронцов стали отговаривать государя тем, что его далекие и близкие предки – великие князья – заслужили царствие Небесное и без пострига: и Владимир Святой отказался уйти монахом, и Дмитрий Донской ушел мирянином…

Зашумели, заспорили, а Василий молился и крестился правой рукой, пока та не отказала ему. Он уже взглядом затуманенным молил о свершении священного обряда монашеского пострига, против которого выступили братья Андрей, Юрий, ближний боярин… Василий с надеждой глядел меркнущим взглядом на образ Богоматери, целовал простыню, не понимая, что это еще не иноческая мантия… Ему отказали уже служить язык, правая рука…

Тогда митрополит с гневным серым лицом взял монашескую ризу и решительно передал ее игумену Иосафу для свершения обряда пострижения. Князь Андрей Старицкий и боярин Воронцов хотели силой вырвать ее из рук игумена…

И тогда пропахший серой митрополит с искаженным от праведного гнева лицом, обращаясь к братьям государя Андрею, Юрию и к боярину Михаилу Воронцову, произнес воистину ужасные слова перед кончиной Василия Ивановича, желающего получить монашескую мантию для покрытия своих грехов, но лишенного этой возможности из-за яростного сопротивления троих:

– Не благословляю вас – ни в сей век, ни в будущий век!.. Никто не отнимет у меня души его!..

Все инстинктивно отвернулись от гневливого Даниила… Не имел он права в такие минуты кого-то проклинать – сам митрополит совершил тяжкий грех… Кто-то непонимающе, а то и с презрением отвернулся от братьев, устроивших бузу у смертного одра. А кто-то с сожалением покачивал головой, понимая братские претензии к государю: после пострижения в случае чудесного выздоровления Василий уже не смог бы претендовать на престол. Братья с боярином Михаилом словно забыли, что присутствуют при прощании с государем, а не ритуалом освобождения трона, когда можно в силу неведомых причин после освобождения его еще вернуться или не вернуться – и тем самым что-то нарушить в их планах. Кому-то было стыдно за великокняжеский род государев, а кому-то, как представителям самых сильных боярских кланов Шуйских и Захарьиных было просто наплевать на суету у смертного одра – быстрее бы все окончилось, расчистилось для их новых интриг и подвижек на пути их родов к желанному престолу…

Тогда еще никто толком не понял суть обращенного к протестующим против пострига государя предсмертного проклятия митрополита, но Андрей Старицкий и Михаил Воронцов поникли духом и отошли в сторону, в беспомощных слезах закрыл голову руками Юрий Дмитровский. То было митрополичье проклятие не только им, грешным, но и новым их родным поколениям, еще безгрешным, еще не родившимся… Да и митрополит почувствовал, что переборщил со своим проклятьем – себе во вред, на собственную голову… Но было поздно уже… Пора было постригать почти потерявшего сознание, отходящего государя Василия Ивановича…

Митрополит Даниил, надев епитрахиль на игумена Иосафа Троицкого, самолично постриг государя, получившего новое монашеское имя Варлаама. Спешили, ибо отходил он… Второпях забыли обрядить нового инока в монашескую ризу, которую вырывали из рук потрясенного игумена Иосафа; келарь Троицкий Серапион вынужден был дать свою. Находящийся в полубессознательном состоянии государь превратился в монаха Варлаама. Наконец, схиму ангельскую вместе с Евангелием возложили на отходящего, у которого правая рука уже давно отказала. Подняв безвольную руку, крестил ею умирающего, на последнем издыхании господина, стоявший рядом, верный до конца ему слуга Шигона…