Александр Бубенников - Мать и сын, и временщики

Часто сейчас, через несколько лет после кончины государя вспоминала Елена одну странную монашескую историю, рассказанную ей Василием, которая раньше сильно трогала сердце государя, но оставляла равнодушной сердце его юной супруги. Наверное, надо сильно измениться ей, многое пережить, о многом передумать, чтобы та незатейливая история, наконец-то, затронуло и сердце молодой женщины, познавшей первую любовь, чудо материнства и смерть мужа, новую любовь, страсть любовников и грех убийства плода любви во чреве матери…

Василий, наверное, выстрадал ту странную иноческую историю, рассказывал с упоением ее юной супруге уже после рождения двух сыновей, незадолго до своей скорой таинственной смерти – от болезни ли, от яда ли, от проклятья ли? Рассказывал эту историю, о которой, наверное, много раздумывал, часто и с различными акцентами и сентенциями, по-своему переиначивая коротенькое житие одного человека, много нагрешившего в мирской жизни и имевшего много недостатков, уже ставши монахом в каком-то монастыре в далеких северных землях. Старец-игумен этого монастыря долго и безуспешно наставлял своего нерадивого инока, не слишком ревностного в монашеском служении Господу, в постах и молитвах. Ставил игумен этому монахов благостные примеры его сотоварищей из монастырской братии и укорял, мол, не удостоишься места в раю, не отведут тебе места подобающего судьи на Суде Небесном, раз ты иноком не отмолил свои грехи мирские и монахом не избавился от многих человеческих недостатков… Не грехов, но все же недостатков, грешков… И, действительно пережил старец-игумен этого нерадивого, по разумению братии, в иноческой жизни монаха. И вдруг этому старцу является в сновидении рано ушедший из жизни этот монах, да стоит он среди благочестивых святых в самом лучшем, почетном месте рая небесного. Спросил удивленный игумен того монаха – чем же ты заслужил такую честь? А монах улыбнулся и ответил странно – не дано тебе главное в человеческой судьбе знать, будь та начавшейся и сложенной в миру, а законченной в обители… Расстроился старец-игумен, решил расспросить у других почитаемых монахов, которых хорошо знал при жизни, и которые стояли среди святых на менее почетном месте, чем тот «невоздержанный» монах со многими недостатками. И игумену отвечали: «Да он просто крепко любил если не всех людей, то очень многих… И, самое главное, никогда не судил плохо о людях, никого из них, даже самого последнего, по твоим меркам никудышного, не осудил, не проклял… Никого…» Расплакался старец-инок, проснувшись, попытался в самом конце сна прощения попросить у того «невоздержанного» монаха из своей обители, что на хорошее место среди святых поставлен в раю – да не успел… Многого, самого главного в жизни не успевают сотворить в жизни – все суетятся в миру ли, в обители, в мысленных и душевных устремлениях… Вообще торопятся – жить, думать, молиться…

Василий предупредил Елену – вот, я тебе пересказал одну печальную историю, без выводов и заключений, сама ее прочувствуй, переживи сердцем, душой, дополни размышлениями о предопределении, о жизни и смерти, о любви человеческой, добре и зле… Вот Елена, вспомнив странную притчу своего супруга о «невоздержанном» монахе и благочестивом игумене, посрамленном и не заслужившим прощения от обиженного, думала на тему: «Жизнь-копейка», ибо к сотворению копейки-«новгородки» на Руси великая княгиня имела самое непосредственное отношение… Ибо «копейка» Елены появилась на Руси, как символ правды и конца фальшивых легковесных денег, бездарной корыстной лжи… Ибо корыстная ложь в отличие от наивного и бескорыстного заблуждения, даже случайной ошибки, означает предосудительное и дурное противоречие истине, правде… Можно ли ложью во спасение, как фальшивой копейкой или фальшивым рублем спасти жизнь?.. Этот вечный вопрос о позволительности худых средств для хороших целей – спасения жизни ближнего, жизни, вообще…

Известие о «копейке» Елены Глинской впервые встречается в Софийском Временнике, который свидетельствует, что в 1535 году, когда ее сыну Ивану было два года правительница повелела делать новые деньги на имя сына-государя, а «знамя на деньгах: князь великий на коне, а имея копье в руце, и оттом прозваша деньги копейные». До этого времени на деньгах имелось изображение всадника с поднятым мечом, почему и деньги эти иногда называются «мечевыми», в отличие от «копейных». Вес серебряных копеек – около 10 долей; форма их оставалась неправильной. Потом серебряные копейки Елены Глинской уже после ухода династии «последних Рюриковичей», и начала новой царской династии Романовых во времена правления Алексея Михайловича, сына первого царя новой династии Михаила Федоровича «выродились» в медные копейки – того же типа и веса, что и серебряные. Но Елена Глинская впервые на Руси упорядочила счёт копеек в рубле (их стало 100, а не 200), привязала рубль к «мировой валюте», персидскому дирхему по весу и динару по счёту. Елена учитывала интересы Руси, ведь Персия в 15 веке была лидером мировой торговли и главный торговый партнер Москвы. Благодаря Елене были изготовлены «московки», московские деньги с изображением всадника с мечом (сабляницы) весом 0.34 грамма серебра (0.1 дирхема), а также новгородские деньги с изображения копьеносца, называемых с тех пор копейками (0.2 дирхема).