Александр Бубенников - Мать и сын, и временщики

Овчина хотел переговорить о нежелательных последствиях письма великой княгини с глазу на глаз. У него были недобрые предчувствия насчет странного вмешательства партии Шуйских – скорее не в дела с Тавридой, а в личное дело, посчитаться с изменником Семеном Бельским, из боярской партии Бельских-Гедиминовичей, главных соперников Шуйских, из рода суздальских князей Рюриковичей…

Но Елена пожелала вести этот разговор – при сыне Иване. Овчина пожал плечами – при Иване, так при Иване.

– А, Иван, здравствуй! – приветливо сказал Овчина, встречая почему-то угрюмого, зажатого мальчика с красным шмыгающим носом.

Тот даже не успел поздороваться, как мать объяснила, что сын немного простужен и сказала конюшему:

– Не обращай на его вид никакого внимания… Пройдет… Отлежится, ничего с ним не станется…

– Может, ему право отлежаться… Разговор-то не короткий…

– Ничего… Так надо… Пусть привыкает… – отрезала правительница. – Сам предложил не отстранять его от разных дел, больших и малых… Пусть вникает в них с малолетства…

Маленького Ивана немного скручивала и ломала простуда, и он старался вытягиваться больше того, чем следовало. Ему самому было неловко, что он в нездоровом виде должен участвовать в каком-то тайном разговоре.

– Зачем тебе, великая княгиня, поддаваться на самовластие боярских партий? Неужели неясно, что Шуйские только и рады моменту, чтобы посчитаться с Бельскими, воспользовавшись плачевным состоянием их брата брата-беглеца Семена… И так от разного рода интриг и крамол двор кишит… Разрушается порядок, когда слишком много крамол и интриг… Ведь нашего союзника калгу Ислама, врага хана Тавриды мы посвящаем в наши московские тайны вражды и недовольства друг другом…

– Слышишь, сынок, оказывается есть вражда боярская и недовольство с грызней боярских партий… – обратилась Елена к Ивану. – Ты-то, небось, думал, что при дворе тишь да благодать… А первый боярин московский тебе говорит, что это совсем не так… Понял, сынок…

– Понял… – шмыгнул жалостливо носом царевич и строго поглядел сначала на мать, потом на конюшего.

– Ничего ты, Иван, еще не понял… – резко бросил Овчина и тут же спохватился и сбавил резкий бранчливый тон. – Главное, государь, не сами крамолы и интриги, а их жертвы…

– Жертвы? – протянул Иван.

– Да жертвы… От них идет череда жертв, чем продуманней затеваются интриги…

– Что ты этим хочешь сказать, Иван?.. – взволнованным голосом спросила Елена. – Говори, не утаивай…

– А чего мне утаивать… – рубанул воздух ладонью Овчина. – Я посылаю своего гонца, где сообщаю именем государя прощение Семену Бельскому… – И срывающимся голосом. – И от сестры узнаю, что в тайне от меня калге Исламу послано другое письмо, где речь идет уже не о прощении боярина… а даже наоборот… – Он не сдержался от гнева и отвернулся…

– Как наоборот?.. – ахает царевич.

Он с красным шмыгающим носом невольно по-мальчишески передразнил искаженной гримасой гневливое лицо конюшего, когда тот отвернулся. Мать, зная о блестящих артистических способностях сына, не могла удержаться от хохота, выбросив смешливую фразу:

– Вот так наоборот…

Овчина обернулся и злым голосом бросил:

– Чего смешного, когда, боюсь, скоро плакать придется… Два приказа действуют – казнить и миловать… – выражение гневливости и бранчливости на лице Овчины сменилось на скорбное и жалостливое.

Он хотел продолжить речь, но остановился взглядом на неестественно напряженном лице царевича. Видно было, что артистический юный государь мог запросто управлять своим лицом, как ему хочется. Только Овчина отвернулся опять, как Иван успел повторить его скорбную гримасу, а вслед за тем сумел принять наивное почтительно-невинное выражение, отнесенное к конюшему. И новой выходкой снова безумно рассмешил свою мать. На ту напал просто неудержимый смех. Она присела на краешек стула и долго не могла совладать с собой. Овчина передернул плечами и только непонимающе развел руками. Он, действительно ничего не понимал, переводя взгляд с матери на сына.

– Ой, с вами не соскучишься… – Наконец-то сказала Елена, решив хоть словом снять напряжение немой сценки и полное непонимание обескураженного конюшего Овчины.

– По-моему все это скорее ужасно, нежели смешно… Правительница попрала волю конюшего, а подыграла боярам Шуйским только на том основании, что Немой всеми фибрами своей боярской души ненавидит изменников…