А. Блинский - Бог не без милости, казак не без счастья

Русское казачество, приведенное историческим предопределением на берега Кубани, встретило здесь в черкесах необыкновенных противников, и границы двух земель скоро стали ареною, которая вся от края до края залилась кровью, усеялась костями.

На обширной закубанской равнине, простиравшейся на четыреста верст в длину, был полный разгул для конных черкесов и для русских линейных казаков. Первые искали добычи, вторые оберегали линию. И те, и другие отличались мужеством и, встретившись, не отступали и не просили пощады. Завязалась борьба упорная и грозная.

По правому берегу Дона, от устьев реки Аксая до границ нынешней Воронежской губернии, в глуши лесов, между болотами и топями были рассеяны небольшие казачьи городки, состоявшие из шалашей и землянок, наскоро обнесенных терновыми плетнями. Казаки заботились не о красоте своих жилищ, а об удобствах их для вечно боевого быта; они приноравливали их к тому, чтобы «не играл на них вражеский глаз», чтобы при нашествии татар их можно было бросать без сожаления.

«Пускай, – говорили они, – бусурманы жгут наши городки, сколько угодно, мы выстроим новые, и скорее они устанут жечь, чем мы возобновлять их».

И действительно, бусурманы то и дело нападали на Дон, внося с собой меч и опустошение, и начисто выжигали казацкие городки. При таких суровых условиях жизни, конечно, не могли не вырабатываться и действительно вырабатывались те замечательные типы, перед которыми останавливаешься с любопытством и изумлением. С течением времени и изменявшихся обстоятельств, создавших для казацких станиц более мирное и спокойное существование, изменялось и казачество: беззаветная дерзкая удаль, не исчезая совершенно, заменялась качествами более домовитыми. Но чтобы понять историю русской колонизации на Кавказе и покорения края, необходимо обратиться к старинным временам и типам казачества.

Особенной известностью на Дону пользовались охотники, гулебщики, которых называли иногда словом «отвага». То были люди большей частью отпетые, которым не сиделось дома, которых так и тянуло, как говорит величайший из русских поэтов:

Охотники этого рода охотились, очевидно, в то стародавнее время не на одних зверей, но не давали пощади и своим неприятелям. А к числу неприятелей казаки причисляли всех, с кого можно было снять зипун, почему их и называли иногда зипунниками. Даже Ермак Тимофеевич, Стенька Разин и другие крупные личности из казаков, сумевшие вписать свои имена на страницы истории, разгуливая по широкому раздолью матушки Волги, бывали тоже охотниками, «отвагой» в донском смысле, хотя из казаков никто и никогда не назвал бы их разбойниками. В старинной песне удалая ватага с некоторой гордостью говорит про себя:

Задумав «погулять», казак ни у кого не спрашивал на то позволения, а выходил в своей станице на сборное место к станичной избе и, кидая шапку вверх, восклицал: «Атаманы-молодцы, послушайте!.. Кто на сине море, на Черное – поохотиться?.. На Кум-реку, на Кубань – ясырей добывать?.. На Волгу-матушку – рыбку ловить?.. Под Астрахань, на низовье – за добычей?.. В Сибирь – пушистых зверей пострелять?..»

Желающие в знак согласия также бросали свои шапки вверх и затем прямо шли во царев кабак, где вершились у них все дела и где за чаркой зелена вина они выбирали себе походного атамана. На такую охоту казаки обыкновенно выходили партиями, конными и пешими, и в пять, и в пятьдесят человек; ходили иногда и в одиночку, но то уже были характерники, умевшие подчас заговорить и свое, и вражеское оружие. Начнем с охотников в одиночку.

В числе последних могикан Тихого Дона, знаменитых охотников-характерников, доживающих свой век в семидесятых годах прошлого столетия, был некто Иван Матвеевич Краснощеков, который может служить для нас настоящим представителем типа донских гулебщиков. То был богатырь, наводивший страх на целую Кубань своим появлением. Черкесы прозвали его Аксак, то есть «Хромой», – Краснощеков был ранен в ногу и оттого прихрамывал. Казаки слагали о нем песни, которые еще и поныне поются на Дону старинным и заунывным напевом. «Имя и подвиги Краснощекова, – говорит Киреевский в своем известном сборнике народных песен, – встречаются как воспоминание и в песнях позднейших, сложенных после его смерти. Об этом крупном историческом лице мы доселе не имеем не только дельной монографии, но даже простого биографического очерка, а между тем это последний русский богатырь, с именем которого связаны последние наши былины; он, как герой, сопровождался песней с молодых лет до смерти – и после него не нашлось уже никого, кто бы вызвал в народе подобное былинное творчество».