Дмитрий Абрамов - Большое домино. Дорогой Леонид Ильич

Но, бомбёжки всё не было. Вроде бы где-то как говорили и взрывались эти бомбы, но не у нас. И продолжилось наше рабство. Я потерял счёт годам. Зачем их было считать рабу, ведь рабство бессрочно. Иногда у кого-то из моих товарищей не выдерживали нервы и тогда он кидался на сыновей хозяина исполнявших обязанности надсмотрщиков. И тогда его пристреливали как взбесившуюся собаку.

Прошло наверное лет двадцать. Я пас хозяйское стадо. По пыльной грунтовке ехал автомобиль. Машина остановилась и водитель спросил меня как проехать к нам на ферму. Я ответил.

– А, Вы на Стюарта работаете? – задал вопрос мужчина.

– Да, я его раб.

– Что? Как это?

Из разговора с мужчиной я узнал, что федеральное правительство ещё пять лет назад амнистировало всех переданных в сельское хозяйство пленных и разрешило им вернуться обратно по домам.

Потом был скандал. Не на ферме. В штате. К нам в городок приехала целая делегация конгрессменов и прокуроров. Нас освободили. К тому времени нас оставалось девять. Луи не дожил. Целая церемония была. С журналистами. Шоу. Федеральное правительство освобождает последних пленных повстанцев-сепаратистов.

Главный из конгрессменов толкнул речугу под телекамеры и вспышки фотоаппаратов.

– Сегодня мы наконец-то ставим точку во второй Гражданской Войне и примиряемся с последними восемью сепаратистами. Теперь и они могут вернуться к своим домам и зажить обычной жизнью!

Восьмью? Нас девять! Конгрессмен идёт и вручает паспорта моим товарищам. А мне? Ко мне подходят полицейские и надевают наручники. Что за чёрт?

– Сегодня произошло ещё одно знаковое событие, – продолжает вещать конгрессмен, – Изобличён последний военный преступник второй Гражданской! Он виновен в гибели нескольких сотен военнослужащих армии США! Он будет предан суду и получит достойное наказание. Все должны знать, что у Закона США длинные руки и никто не уйдёт от возмездия!

Это он про меня? Я – военный преступник? О, боже, за что? Я же просто воевал!

На суде мне адвокат шепнул, что тот молодой офицер, что подорвался возле моего броневика был единственным сыном генерального прокурора США, а в одном из подбитых мною танков сгорел брат губернатора одного из штатов. Но, я же уже чёрт знает сколько отсидел в рабстве! Суд даже не слушает мой лепет. Двести восемнадцать лет тюрьмы. Почти по году за каждого повешенного на мою совесть янки. Гуманно. Торжество гуманизма. Один год за одну смерть. Апелляция. Они там издеваются? Мне скостили двадцать два года, засчитав в отбытый срок годы проведённые в рабстве.

Тридцать пять лет в тюрьме. С неграми и латиносами. О, нет-нет, прекрасные ребята. Белые расисты запрещали им работать и парни чтобы хоть как-то прокормить свои семьи были вынуждены торговать наркотой или заниматься небольшими экспроприациями. Насилие в тюрьме? Я не хочу говорить на эту тему. Что? Нет. Вы не так поняли. К однополым отношениям я в какой-то степени даже с симпатией… Но эта тема для меня глубоко личная.

В предпоследний год двадцатого века я неожиданно попал под амнистию. О, да! Та знаменитая амнистия Била Клинтона! Когда, я наконец поменяю временный вид на жительство на паспорт, то обязательно пойду голосовать за Клинтон. Что? Он больше не может быть президентом? Жаль. Но у него же есть жена, дети, племянники в конце концов, буду голосовать за них. И всё же Бил великий человек. Эта его идея национального примирения и покаяния. Это то что нам в США так не хватало все эти годы.

Я вот только никак не могу понять. Вот этот лозунг: «Жизни цветных имеют значение!». Нет, я не против. Наоборот. На вот про нас – французов забыли! Почему я должен при входе в супермаркет становиться на колени? Я ведь тоже был в рабстве у белых янки! Да, я считаю, что «Жизни французов тоже имеют значение».

Очерк-интервью из сборника «Новое мышление и толерантность». Нью-Йорк, США. 2005 год.

24 марта 1943 год. Остров Узедом, Германия.

Уже более месяца длился аврал со всеми сопутствующими движухами-неразберихами, нервотрёпкой-усталостью и внушениями-трендюлями от начальства. Ясно, что от тутошнего, полигонного начальства. Майор Пауль Зиберт, по нынешней должности – командир одного из нескольких отдельных инженерно-строительных батальонов, впахивающих на стройках секретного ракетного полигона, сидел за рабочим столом и тупо пялился на солидную кучу-стопку бумаг-документов.

Твою мать! За что? Расхлёбывать-разруливать несомненно придётся, но как это не вовремя!