Стася Холод - Фея незабудок

Доминик сидел на полу и размышлял о своей пропащей участи. Вдруг он услышал шаги, голоса, а потом в замке лязгнул ключ. Доминик вскочил. Независимая поза и блестящие глаза, исполненные гордого отчаянья, делали его похожим на принца в Тауэре. Когда отворилась дверь, он не поверил, что это возможно, – на пороге стоял мистер Стилпул. Он был в своем бессменном широком плаще с пелериной и черном цилиндре, шелковый шейный платок цвета бордо оттенял такое родное, гладко выбритое, подозрительно мрачное лицо с тяжелым подбородком и тонкими саркастическими губами. Просияв, Доминик бросился к нему навстречу, уткнулся в плащ, пахнущий дождем и смогом. Директор не удержался от улыбки, понимая, что в подобных обстоятельствах она не то что неуместна – недопустима, и быстро спрятал ее под ледяным, непроницаемо грозным выражением. Обещание задать по возвращению в приют «хорошего кругосветного плаванья» померкло рядом с теми несчастьями, к которым приготовился Доминик, и совсем его не огорчило. Директор еще раз поблагодарил капитана, они пожали друг другу руки, а Доминик все-таки сказал с легкой дрожью в голосе:

– Мистер Рэдэнвик, я так рад, что вы не пират!

– Тихо ты, – одернул его директор.

Потом они ушли, растворились в призрачных лондонских сумерках. Мистер Стилпул зловеще молчал, но за руку держал крепко, и Доминик не понимал, почему ему это так приятно. Довольно долго ждали омнибуса. Директор загородил Доминика от ветра полой плаща, похожей на подбитое вороново крыло. Видел бы его сейчас задавака Энди Мидлс – от зависти бы позеленел! Наконец подошел омнибус. Мистер Стилпул заплатил двенадцать пенсов, Доминика втолкнул в уголок к окну, а сам сел ближе к двери, и они, плавно покачиваясь, поплыли по залитым мутной водой улицам. В холодном сыром воздухе клубился пар от зонтов и мокрых плащей, на полу валялась раскисшая, перемешанная с грязью солома, было тесно и душно, но Доминик не замечал этого, он сладко придремывал, убаюканный мерным поскрипыванием колес. Он даже не заметил, что за запотевшим стеклом уже лениво сменяют друг друга знакомые силуэты домов Гриттис-стрит, где в темноте чернильной мартовской ночи ласково светятся окна дворянского приюта.

Пр имечание: Still pool в переводе с англ. «тихий омут»

Гипотенуза, – прошептал Стюарт Вэйли.

– Съешьте корку от арбуза, – сердобольно посоветовал Доминик.

– Катет.

Доминик свел глаза к переносице и известил зловещим загробным голосом:

– Он тебя за горло схватит!

– Косинус и синус.

Доминик призадумался, озираясь по сторонам, и вдруг сказал язвительно:

– Посмотри, какой Мидлс у нас умный! Ну, прямо-таки профессор Оксфордского университета. Только шляпы с кисточкой не хватает. Стюарт недружелюбно покосился на Энди Мидлса, который сидел, надувшись, как мышь на крупу, и сосредоточенно слушал объяснения учителя.

– Да уж, убивать пора. Представляет собой опасность для Британской Империи.

Доминик с чувством разорвал промокашку, одну половину отдал приятелю:

– На, жуй!

– Зачем? – удивился тугодум Стюарт.

– Поиграем в вольных стрелков из Веселого леса. Влепим умнику в лоб, вот будет потеха! – и Доминик собрался уже запихать вторую половину промокашки себе в рот, как вдруг…

– Доминик Ингрэм, ступайте-ка, пожалуй, в угол, – строго сказал мистер Дэни, – заниматься геометрией вам все равно некогда. Сами не учитесь и другим мешаете.

Доминик по смотрел на учителя изумленными, растерянными глазами, дескать: «Неужели, я?»

– Вы, вы. А после урока мы с вами потолкуем и о вольных стрелках, и об арбузных корках, и еще кое о чем, мало ли тем интересных? – в голосе мистера Дэни прозвучала угроза.

Стюарт Вэйли втянул голову в плечи, стараясь быть как можно незаметней, кротко опустил глаза – не мальчик, а вопиющее благонравие. Доминик же неохотно вылез из-за парты, направился было к месту ссылки, но остановился в замешательстве и вопросительно оглянулся на учителя. Дело в том, что предназначенный для наказаний угол, в котором висели «Правила поведения», выведенные издевательски-красивым почерком, еще в начале урока занял Джозеф Бэнкрофт и, судя по прыжкам и гримасам, никому не собирался его уступать. Куда же податься бедняге Доминику?