Валерий Борисов - Децимация

– Я слыхала об этом, – вздохнула мать. – Но как-то не верится…

– Верь, Анна, – удовлетворенно проговорил запьяневший Федор. – Это твоя крестьянская душа не верит новой власти. А большевики – молодцы! Они не украинские политики, не тянут – раз-два и наше.

– А может можно договориться всем… и Киеву тоже… и вместе революцию двигать? – проговорил молчаливый Петр, вернувшийся к своему прежнему вопросу.

– Вряд ли. Особенно с Киевом. У них национальные интересы, а у нас – рабоче-крестьянские. Мы хотим справедливости для всех, независимо от их национальности, а они наоборот – свободу только украинцам… к тому же галицийцы хотят командовать Украиной без участия наших губерний и городов. Это в корне нас различает.

– Кого?

– Большевиков и раду.

– Но эсеры и меньшевики тоже за социалистическую революцию! Вон, они возглавили наш профсоюз, и мы живем не хуже, чем рабочие с патронного. Они тоже за рабочих.

– Ты, брат, не до конца понимаешь это. Я уже говорил тебе и снова повторю, а ты своим расскажи. Меньшевики и эсеры хотят все сделать постепенно, вместе с буржуями да с помещиками. Но вместе с буржуями мы далеко в революции не пойдем. Мы от них должны нашу страну очистить, а потом и мир строить, и коммунизм. А вместе с ними мы не построим, они будут мешать. А чтобы не мешали, надо часть их сделать рабочими – пусть понюхают, как живут эксплуатируемые… а других, если потребуется, уничтожить.

– Так много уничтожить-то придется.

– Пусть. Но с ними ничего общего не получится. Это вам они мозги законопатили, что они революционеры. Но с ними будешь ты свой горб гнуть на буржуев, как и гнул. Понял? – и сочувственно добавил: – Нет в тебе, Петр, классового чутья.

– Может быть, – неуверенно согласился Петр.

– Хватит спорить, – сказал отец, разливая водку. – Давайте еще за встречу.

Мать сказала, что ей хватит, отказалась и Антонина. Отец не возражал. Но отказался и Петр, объяснив, что ему рано утром идти на работу, и он себя плохо чувствует с похмелья. Когда выпили по второй, в дом осторожно вошли дети Петра. Ане было уже одиннадцать лет. Худая, с тоненькими косичками и большими черными, как у матери, глазами, выделявшиеся крупными каплями на бледном лице. Виктор был меньше ростом, наоборот – коренастый и круглолицый, со светлыми волосами. От открывшейся двери огонь в лампе заколебался, и причудливые тени пошли гулять по стенам.

– Я вам сказала спать! – возвысила на них голос Антонина. – И чтобы сегодня не приходили к деду с бабой.

– Подожди, Тоня, – ответила мать. – Им же тоже интересно побачить своего дядьку. Посмотри, Сережа, какие у тебя племянники.

– Вижу! – он обнял их сразу обоих. – Если бы встретил их на улице – не узнал. Аня совсем красавица. А Витька, смотри-ка, богатырь. Ну, садитесь к столу.

– Да места нет. Я им сейчас отдельно дам. Садитесь на лавку.

Мать в отдельную тарелку положила картошки, тушенку, сала и хлеб и поставила на лавку. Дети молчаливо смотрели на взрослых, сели напротив друг друга и стали есть осторожными движениями. Когда кусали хлеб, то подставляли под него руку, чтобы ни одна крошка не просыпалась мимо. Как бы медленно они ни ели, но миска скоро опустела. Разговаривая с отцом, Сергей искоса бросал взгляды на детей. Выпили с отцом еще по одной. Дети доели и молчаливо смотрели на взрослых.

– Что вы такие неразговорчивые? – шутливо обратился к ним Сергей. Он подошел к Вите и обнял его рукой за плечи. – Вырос, сильно вырос… – как-то грустно произнес он. – Ты меня помнишь?

– Помню, – прошептал мальчик. – Ты с полицейскими дрался. Дедушка об этом рассказывал.

– Не совсем так. Но было дело, – согласился Сергей. – Еще кушать хотите?

Дети заколебались и поглядели на мать. Антонина устало сказала:

– Вы уже ели сегодня, не приставайте к взрослым.

– Хотят, – сказал Сергей и, взяв со стола оставшуюся картошку и банку с тушенкой, поставил их перед племянниками. – Рубайте и не стесняйтесь.

Дети снова взялись за ложки, а Антонина, словно оправдываясь, пояснила:

– Нам тоже за октябрь по продовольственным книжкам не дали. Так они не наедаются. А на рынок ходить денег не хватает. Петя, когда уже вас отоварят?

– Отоварят, – хмуро и неясно ответил тот, и Сергей понял, что на каждом заводе и предприятия такие трудности, несмотря на то, что Петр и отец хвалили свои места работы. Сергей сел за стол и, не обращаясь ни к кому конкретно, стал говорить:

– Стояли мы в Подолии. А там полно беженцев из Галиции. Они семьями стояли возле нас. Ихни дети приходили к нам худые, грязные, голодные, неодетые… с котелками, глечиками… так мы с солдатами брали по неполной миске, а остатки кашевар разливал детям и стариками. Ели мы во дворе, а дитё стоит молча ждет, что ему останется от нас. Другие прямо просили: «Дядько оставь? У мэнэ матка хворая, сестричко другий день не снедала». Кусок в горло не лез. Посмотришь на них, отдашь свое и голодный ходишь. Убил бы тех, кто войны развязывает.