Дэн Шерман - Любивший Мату Хари

— Что?

— Твои наброски к портрету Ролана. Они мне нравятся.

Внезапно отбросив орхидею, спросила:

— Но скажи правду, дорогой. К чему тебе на самом деле писать его портрет?

Он усмехнулся и наклонился вперёд, чтобы поцеловать её:

— Деньги, дорогая.

В следующий раз, когда они встретились, она не обратила на него внимания: цепляясь за руку полковника, она смеялась какой-то его шутке. Сходя по ступенькам в сад, он увидел, как они обнимались. Она всегда по-особенному бросалась в объятия мужчин.

— Он попросил меня отобедать с ними, — сказал Грей. — Видимо, это будет небольшое мероприятие.

Кравен поставил на стол бутылку джина:

— Когда?

— В субботу.

С того первого утра в комнате кто-то основательно потрудился. Разорванные занавески заменили. Походная печь работала на брикетах угля.

— Кто там будет? — внезапно спросил Кравен. — В субботу.

— Какой-то генерал.

— Фох?

— Не знаю.

Сквозь щель в занавесках Грей видел только узкую полоску улицы с голубыми лужицами лунного света на булыжниках, серебряные отражения в стоячей воде. Она всегда любила подобные ночи, подумал он. Но не здесь, не в такой комнате.

— Вы должны прислушаться к нему, — сказал Кравен. — Никто никогда по-настоящему не слушал его, поэтому вам надо стать исключением. И задавайте вопросы. Дайте ему понять, что вы искренне цените его мнение, о чём бы ни шла речь.

Грей отвернулся от окна. Он страшно хотел уйти из этой комнаты.

— Извините, я должен идти.

Иногда, после сеанса в библиотеке, Михард просил Грея остаться, чтобы выпить кофе в саду. Здесь свет казался почти призрачным, зеленоватым оттого, что проходил через кружевные туннели плюща. За пиками кованой железной ограды на газоне часто видны были дети и женщины в белом, похожие на лебедей.

В эти поздние октябрьские утра разговор еле-еле теплился. Михард по большей части говорил о своём детстве, припоминая ранние впечатления от зимы в Цюрихе и от лета на каком-то забытом Балтийском побережье. Однажды он даже вытащил фотографию: рослый мальчик на фоне пустынной европейской равнины.

В другой раз он заговорил о Зелле. Он называл её своей Цирцеей [10] ...своей Цирцеей... — Цирцея (Кирка) — в греческой мифологии волшебница с острова Эя, которая обратила в свиней спутников Одиссея и его самого удерживала год на острове. В переносном смысле — коварная обольстительница. , своим предельным искушением. Он видел в ней и испорченное дитя, но и пленительнейшую женщину. Сказал, что он француз и потому его всегда привлекала красота. Но также он солдат, и потому его всегда манило разрушение. Неудивительно, что он одержим Зелле.

В дождливую пятницу разговор в конце концов зашёл о политике. Сначала речь Михарда была довольно академичной. Он обсуждал прусскую победу при Седане [11] ...прусскую победу при Седане... — Во время франко-прусской войны 1870—1871 гг. около Седана в сентябре 1870 г. германские войска под командованием генерала X. Мольтке окружили и разбили французскую армию маршала М.-Э. Мак-Магона. Армия во главе с императором Наполеоном III капитулировала, что явилось толчком к падению Второй империи. и сказал, что Франция психологически не оправилась от поражения. Затем он заговорил об увлечении кайзера морской программой и предположил, что британцы также должны примириться с германской агрессией. Он смутно представлял своё собственное будущее. У Грея же сохранился в памяти лишь зрительный образ. Михард через окно смотрит на кружащие листья.

— Позвольте мне рассказать вам небольшую историю, — сказал Кравен. — Года три тому назад Михард влюбился в актрису. Красивая девушка, очень дорогая.

Она вытянула из него около пятнадцати тысяч франков — и родился шпион.

К настоящему моменту комната выглядела гостеприимной, с кушеткой, рукомойником и несколькими книжками на полке. Однако она всё же оставалась холодной.

— Он хочет, чтобы я помог ему выбрать подарок ко дню рождения Зелле! — сказал Грей.

— Превосходно, — улыбнулся Кравен.

— И он пригласил меня на завтрак в воскресенье, только для нас двоих.

— В самом деле? По какому случаю?

Грей взглянул на потолок. Линии неровной штукатурки слегка напоминали обнажённую девушку.

— Маргареты не будет, и мне кажется, что он просто не хочет провести день в одиночестве.

— Поэтому он пригласил вас на говядину с маринованными огурцами. Чертовски мило!

За окном усилились ночные звуки: выкрики шлюх, искажённые голоса пьяных. Удаляясь, каждый звук приобретает какие-то навязчивые оттенки, как порою обрывки разговоров, подслушанные в дешёвых отелях.