Виктория Балашова - Конец эпохи Тюдоров

На улице шел дождь. Сильный ветер раздувал полы плащей, норовя пробраться под одежду. В кромешной темноте карета начала двигаться к Тауэру. Иногда где-то виднелись отблески факела, иногда в окне мелькало пламя свечи. Так и наша надежда вдруг вспыхивала посреди тьмы и безысходности.

Возле башни карету остановили.

– У нас разрешение увидеться с графом Эссексом! – прокричала я, перекрывая завывания ветра.

– Не велено пускать! – стражник попытался захлопнуть дверь.

Я выскочила из кареты:

– Пенелопа Рич и Дороти Нортумберленд! – с головы слетел капюшон, и мои волосы, в спешке плохо закрепленные гребешками, рассыпались по плечам. – Ее Величество позволила нам повидать брата перед казнью!

– Не велено! – стражник оттолкнул меня от двери. Она захлопнулась. Послышался звук задвигаемого засова.

Я начала падать: голова закружилась, а сердце застучало слишком быстро. Дороти быстро подхватила меня и помогла взобраться в карету. Возница тронул лошадей с места. Мы медленно поехали вдоль мрачной, возвышавшейся над нами темницы. Неожиданно неприметная дверца открылась в стене. Оттуда вышел сгорбленный человек и махнул рукой, останавливая карету. Он подошел ближе.

– Я проведу вас к графу, – зашепелявил старик. – Не уверен, правда, что вы хотите увидеть своего брата именно таким.

– Нам все равно, – Дороти вынула кошель с монетами и сунула его в руку старику. – Через два часа брата поведут на эшафот. Нам все равно, каким мы его увидим!

– Пойдемте, – старик захромал прочь.

Забыв про ветер и дождь, мы последовали за ним. Мама пошла с нами: запрет теперь нарушали все.

Внутри было чуть ли не холоднее, чем на улице. Факелы едва освещали узкий, сырой коридор. Откуда-то доносились душераздирающие крики, словно из самой преисподней. Старик уверенно шел вперед. Иногда он поворачивался и прижимал нас к стене, грозно сверкая глазами в темноте. Вдали раздавались шаги. Когда они затихали, он начинал вновь осторожно двигаться в лишь ему одному ведомом направлении.

– Пришли, – прошмякал старик беззубым ртом. – Здесь.

Он зазвенел ключами на огромном железном кольце, свисавшем с его пояса. Подобрав нужный, старик отпер комнату. В углу возле покрытой соломой кровати на коленях стоял человек. Отвратительный гнилой запах мгновенно ударил нам в нос.

– Робин, – зашептала мама, – Робин, – она вошла внутрь первой.

– Только недолго, – старик отошел в сторонку и прикрыл за собой дверь.

Нет, перед нами был не храбрый, величественный и горделивый Роберт, фаворит королевы, вызывавший восхищение как у солдат, так и у придворных дам. Перед нами предстал даже не стойкий узник, выступавший против обвинений врагов, настаивавший на искренности своих намерений, вместо того чтобы умолять о прощении. Перед нами находился смиренный, кающийся грешник, научившийся безропотно ждать перехода в мир иной. Роберт не замечал нас. Он молился.

Мама подошла к нему ближе. Она провела рукой по спутанным волосам сына и опустилась на колени рядом с ним. Мы с Дороти тоже встали на колени и зашептали слова молитвы. Сзади заскрипела дверь.

– Пора уходить. Сейчас сюда придет священник для последней исповеди осужденного на казнь. Дольше оставаться нельзя…

Когда мы очутились на улице, старик вновь заговорил:

– Могу провести вас в то место, откуда будет видна казнь. Тут есть напротив дом, окна которого выходят во внутренний двор. Граф Эссекс просил казнить его тайно. Значит, графа не потащат через весь город, как других. Не будут прилюдно вешать, потом потрошить, пока он еще жив, и наконец четвертовать. Нет, ему милосердно отрубят голову во дворе Тауэра. Народу соберется немного. А из вот того дома вам все будет видно.

Меня била дрожь. Жуткие слова старика гулким эхом отдавались в голове, будто колокол звенел.

– Спасибо, – еле слышно сказала Дороти. – Деньги я вам передам потом. Но не сомневайтесь, мы заплатим.

– Не трудитесь, – старик попытался выпрямить горбатую спину. – Я ходил с графом в Кадис. Вы мне уже дали вполне достаточно для того, чтобы я смог выпить сегодня за упокой его души. Достойно помянуть достойного человека.

– В память о Кадисе, – повторила я любимые слова Роберта.

Старик посмотрел на меня исподлобья:

– В память о Кадисе! – Он помолчал. – Пойдемте. Я вас проведу сейчас. Позже станет опасно. Вас заметят. Когда казнь закончится, ждите. Одни оттуда не уходите.

Мы попали в неприметный серый дом, стоявший прямо возле стен Тауэра. Старик провел нас в комнату, располагавшуюся на самом верху. Из ее окна действительно открывался вид на небольшой квадратный двор, в котором успели возвести эшафот.