Александр Чаковский: Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки

— Я никуда не тороплюсь, — на этот раз без улыбки, неожиданно серьезно произнес Рузвельт.

— Разумеется, — подхватила Шуматова. — Ведь вы в отпуске. После такой сверхчеловеческой работы вы имеете полное право…

— Да, я в отпуске, — медленно произнес Рузвельт и, помолчав, добавил: — Люди всегда стремятся использовать свой отпуск прежде, чем подать в отставку.

Он произнес эти слова задумчиво и тихо, но они прозвучали, как отдаленный раскат грома.

Люси с испугом посмотрела на президента.

Маргарет Сакли попыталась обратить слова президента в шутку.

— Ты намерен стать безработным? — добродушно спросила она. — Скучаешь по началу тридцатых?

Президент молчал, полуопустив тяжелые, неестественно набрякшие веки. Казалось, он никого не слышал и ничего не видел.

Но это только казалось… Слова Дэйзи — так президент называл Маргарет Сакли — и в самом деле вернули его мысли к страшному для Америки кризису, разразившемуся в конце двадцатых — начале тридцатых годов.

Дэйзи повторила свой вопрос — она всячески старалась вывести президента из того странно-задумчивого, отрешенного состояния, в которое он неожиданно впал.

— Нет, — покачав головой, сказал Рузвельт, — стать безработным я не собираюсь.

— Что же ты будешь делать? — настойчиво продолжала спрашивать Дэйзи. Она была рада, что все-таки втянула президента хоть в какой-то разговор.

Рузвельт внимательно посмотрел Дэйзи прямо в глаза и очень серьезно сказал:

— Если бы это зависело только от меня, я хотел бы возглавить Организацию Объединенных Наций. Война скоро кончится. Теперь на повестке дня — будущее мира. Впрочем, — Рузвельт улыбнулся, — я еще не уверен, доверят ли мне эту работу.

Все облегченно вздохнули. Президент вновь шутил.

Тем временем в гостиную вошел Билл Хассетт, одни из секретарей президента. В руках у него была груда пакетов, конвертов и бандеролей. Это означало, что почта из Вашингтона наконец пришла. При виде Хассетта Рузвельт сразу оживился. Он вцепился руками в подлокотники кресла, словно собираясь встать на ноги, подался навстречу Хассетту и с улыбкой сказал:

— Наконец-то! Что случилось с тем самолетом?

— В Вашингтоне со вчерашнего дня необычный туман, — ответил Хассетт. — Самолет поднялся, как только появилось небольшое «окно». Я говорил с пилотами.

А я уж подумал, что его преследовали немецкие истребители, — пошутил Рузвельт.

— Им сейчас не до этого, мистер президент, — в тон ему отозвался Хассетт.

— Очень жаль, что это проклятое «окно» все же появилось, — вздохнул Рузвельт. Кивнув на обильную почту, которую все еще держал в руках Хассетт, он добавил: — Здесь одного только чтения на целый час.

Хассетт свалил почту на письменный стол, стоявший позади кресла, в котором сидел президент, вышел из комнаты и через минуту вернулся с невысокой конторкой. Он уставил ее почти вплотную к ногам Рузвельта, поставил на нее чернильницу с тушью, положил рядом ручку, а также несколько пакетов, предварительно отрезав их края длинными ножницами.

Рузвельт углубился в чтение. Шуматова, обрадованная тем, что в ее распоряжении остается еще не менее часа, возобновила работу.

После того, как Рузвельт пробежал глазами содержание первых пакетов, на лице его появилась недовольная гримаса. В одном из конвертов были приказы о назначении почтмейстеров. По американской традиции их должен был назначать сам президент. Некоторые документы Рузвельт подписывал тушью и полным именем, другие — своим знаменитым «Ф. Д. Р.». Хассетт брал бумаги со стола и раскладывал на полу.

— Простите, — сказал он в ответ на полный недоумения взгляд Шуматовой, — но необходимо, чтобы это сырое белье просохло.

«Сырое белье» — так было принято называть официальные бумаги, которые президент подписывал тушью.

Президент подписал одобренный Конгрессом законопроект о предоставлении государственных кредитов одной из корпораций, занимающихся проблемами продовольствия.

Далее шли приказы о награждении солдат и офицеров, отличившихся во время военных операций в Европе. Эти документы президент подписал с особым чувством, полностью начертав свое имя: «Франклин Д. Рузвельт»…

Хассетт продолжал раскладывать на полу «сырое белье» и собирать те бумаги, на которых подпись уже просохла. Он невольно отметил, что в тех случаях, когда президент подписывался полностью, рука его, как и вчера, как будто немного дрожала.

Наконец письменный стол опустел, и на полу уже не осталось ни одного документа. Рузвельт спросил: