Александр Андреев - Есенин

Тропой, вьющейся по взлобью горы, Есенин поднялся в село.

Задержался возле церкви на заросшем зеленью кладбище. Сколько времени проведено здесь, среди крестов и могильных плит — игры, возня, поединки со сверстниками! Всё это отошло навсегда и не вернётся...

Сбросив штиблеты, он прошёлся по траве между безмолвных холмиков. Трава была тёплая и сухая, она щекотала и покалывала ступни — отвык. Потом сел на гладкий, нагретый солнцем камень, замер, один, в тишине, окружённый сиренью и акацией.

Где-то под церковным куполом, на кирпичных карнизах, как во всех церквах России, гнездились галки, устраиваясь на постоянное житьё. Они висели над куполами недружными стаями: одни садились, другие взлетали. Эта картина вьющихся чернопёрых стай отпечаталась на чистых страницах книги детства навсегда и сейчас вызывала чувство грусти и теплоты... «Как мимолётно всё в жизни, — думал он с горечью, — всё летит, как ветер! Давно ли было оно, детство моё: следы на росистой сизой траве, грачиные гнезда на берёзах, заречные походы, ночное у костров, купанье лошадей в реке, — протяни руку, и ты, думается, схватишь его за изорванную рубашонку, ан нет — шалишь! — уже не ухватишь. Опоздал... У каждой поры свои заботы, свои мечтания, и нельзя допустить, чтобы время прошло зря, бесцельно. А цель достигается каждодневным трудом. Не должно быть потеряно даже часа...»

Оставив кладбище, Есенин направился к Смирновым. На крыльце показался священник отец Иван в светлом полинялом подряснике, с распущенными чёрными волосами; тёмные глаза лучились добротой.

— А, студент! — пророкотал он. — Добро пожаловать!..

Есенин, подойдя, приложился к руке.

— Где мы гуляли? Озирали окрестности?

— Прошёлся по берегу, на могилах побыл.

— Видел, видел... Сидели на камне в позе мыслителя. Не стал мешать. Безмолвие насыщает разум мудростью. — Священник насмешливо смежил глаза. — Составлялись вирши, я полагаю?

— Нет, просто так.

Из сада долетели звуки гитары, негромкое пение, затем последовал взрыв смеха и отдельные восклицания, Есенин прислушался. Отец Иван объяснил:

— Ребятишки забавляются. Ходили на твои розыски. Мать сообщила, что ты у деда. А от деда узнали, что отправился на Оку... Иди покажись, обрадуются...

Есенин вошёл в сад.

В беседке, выкрашенной нарядно и весело — белое с жёлтым, — собрались Клавдий Воронцов [17] Воронцов Клавдий Петрович (1898—1962) — один из ближайших товарищей детства Есенина. После революции принимал участие в борьбе с бандитизмом, работал делопроизводителем Константиновского волисполкома. , племянник отца Ивана, в лёгкой рубашке с открытым воротом; Тимоша Данилин, сын бедной вдовы, воспитанник священника, студент Московского университета, длинный, худощавый, с застенчивой и робкой улыбкой; Николай Сардановский [18] Сардановский Николай Алексеевич (1893—1961) — товарищ Есенина по Константинову и первым годам жизни в Москве. Сардановская (в замужестве Олоновская) Анна Алексеевна (1896— 1921) — сестра Н. А. Сардановского. Есенин посвятил ей в первой публикации стихотворение «За горами, за жёлтыми долами...». , взрослый и скептический, с гитарой в руках; девушка с чуткими и внимательными глазами, с завитком над высоким лбом, русая коса как бы оттягивала голову, и от этого лицо вскинуто горделиво и чуть насмешливо; обняв рукой белый столбик беседки, она пытливо разглядывала Есенина...

Его окружили, передавали из одних объятий в другие, крепкие, пылкие от полноты чувств. Стало ещё более шумно и беспечно. Есенин остановился перед девушкой, решая: назвать себя или ждать, когда их представят друг другу. В то же время он чувствовал, что знает её давно, и это его крайне смущало.

— Моя сестра, — сказал Николай Сардановский, — очаровательная, хотя и очень строгая, Анна. Аня, это Серёжа, замечательный парень и поэт. — Он подсмеивался над ними.

Есенин густо покраснел.

— Аня! Как ты изменилась! Я не узнал тебя, честное слово. Ты совсем другая стала. Взрослая.

Брови её изумлённо взлетели вверх.

— Ты тоже изменился, Серёжа, — сказала она, протягивая руку, по-девически худую и нежную. — Здравствуй, поэт!

— Не каждый пишущий стихи — поэт, — ответил Есенин, хотя, признаться, любил, когда его называли этим именем — «поэт». Оно казалось ему выше всех титулов, чинов и званий на земле! Лордов много, а Байрон один...

— Скромничает, — определил Сардановский. — Если ты, Аня, попросишь его почитать, он упираться не станет. С этой стороны я его изучил досконально.