Николай Бахрошин - Месть базилевса

Еще поставить, еще удар… А этот с чего так лыбится корявой трещиной-ртом? Сюда его!..

После долгой болезненной лежки было приятно ощущать собственную силу. Сбросить, разгорячившись на припеке, тяжелую шубу, остаться в легкой, не стесняющей движения рубахе. Вдыхать вкусный, холодный, с привкусом весенней сырости воздух, играть и пружинить мускулами, расправляясь с деревянными врагами, гримасничающими сучками и трещинами.

Увлекшись, Любеня не сразу заметил, что уже не один на дворе. Сельга подошла незаметно, смотрела на сына со стороны.

Он остановился. Крепко, одним движением вогнал колун в пень. Распрямился, перевел дух.

– Шубу накинь, продует, – тут же сказала мать.

Любеня улыбнулся, но послушался. Накинул. Запахиваться не стал – тепло же. Вон даже птицы расчирикались звонкоголосицей, чуют птахи, что совсем скоро появится с далекого юга их покровительница, вечно юная Лель, богиня весны. Прилетит по небу в золотой ладье, в которую запряжены сильные и гордые белые лебеди. Улыбнется и окончательно растопит снег, согреет своими улыбками все живое, разбудит Ярилу. И Плодородный бог, неистовый мужской мощью, воспрянет, как делает это каждый год. Начнет гоняться за Весной-девой, проливая семя кругом, от чего вся земля зацветет и зазеленеет…

– И чего ты разгорелся? – неожиданно спросила Сельга. – Дров-то наломал, как на долгую зиму.

– Ничего. Пригодится небось.

– Пригодится, – подтвердила Сельга.

Ему показалось, вздохнула едва заметно.

– Значит, уходишь завтра?

– Ухожу, матушка. Нужно идти!

– В лесу еще снегу по колено. Подождал бы хоть, пока река вскроется, на лодке бы побежал, все сподручнее.

– Ничего. Пока на лыжах пройду. Дойду до родов, что на юге, у них долбленку возьму, дальше – на лодке. Там – теплее, там вода уж наверняка открылась.

– Оно конечно… – уже явно вздохнула мать. – А не пропадешь? Один-то?

– Ратмир со мной просится, – усмехнулся Любеня. – Извел уже – возьми да возьми…

– Я тебе дам – просится! Не отпущу! Молод еще!

– Я и сам не возьму. Не в том дело, что молод, не опытен он – вот что главное. Охотничьи навыки – это еще не все, рубить да резать людей не думая тоже привычка нужна, не сразу дается, – рассудительно ответил Любеня.

– Ты у меня уж больно опытен, – проворчала Сельга. – Все бы вам, мужикам, рубить да резать друг дружку… Как сговорились – словно занятия другого нет… Отец твой тоже все с мечом игрался, как ребенок с камешками. А чем кончилось?.. Может, все-таки не пойдешь, а? Ну что тебе с этой девчонки оличей? Сам же видишь, боги не дали вам побыть вместе, разлучили после первой же ночи… Да, может, ее и в живых-то нет. Или не знаешь, что делают в рабстве с красивыми девами?

– Мама, не начинай… – нахмурился Любеня.

Сколько можно, на самом деле? Ведь говорили уже, говорили, все говорилки пережевали. Он должен идти! Он давал клятву богам защищать ее и беречь! Значит, пока есть надежда, должен искать. Найти или отомстить!

Останется, не пойдет – и эта вина повиснет на нем до скончания дней. Будет жечь и разъедать изнутри. Кому, как не матери, понимать это?

– А подзатыльник? – Сельга строго поджала губы. – Не то – хворостиной по мягкому месту! Ишь, взяли обычай что один, что другой – повышать на мать голос! Не посмотрю, что ты воин, что раненый был, так отхожу – вприпрыжку будешь до ветра ходить!

– Да ладно тебе…

– Хорошо, закончим, раз начинать не велишь, – вдруг согласилась мать с неожиданной для нее уступчивостью. – Твой долг – твоя ноша, я понимаю… Не дело матери камнем становиться на пути у взрослого сына… Только ты вот подумай о чем. Я вижу, – она кивнула на гору нарубленных поленьев, – ты в свой поход как на бой собираешься. Как воины фиордов в набег идут – без жалости и без оглядки.

– Как же еще?

– А ты попробуй хитрей быть. Умнее. Разыщи свою Алексу да выкупи ее из плена. Сам рассуди – один, пусть с мечом, ты не многое сделаешь, а с золотом можно и в одиночку войну вести. Золото есть, сам знаешь, дам сколько нужно… Понимаешь, о чем толкую?

– Выкупить… – задумался Любеня. Покрутил головой. А ведь действительно, права мать. Умнее – выкупить, чем воевать с целой Явью…

Он улыбнулся. Нет, права мать, как всегда права. Простое решение, а как-то не приходило в голову. Россы – жадные, жадность у них на усах висит и конями правит, на золото они точно польстятся.

– Теперь вижу, что понимаешь, – кивнула Сельга.

Опять же, если придет в их стан не как воин, как гость торговый, гостю – почет, продолжал размышлять Любеня. Купцов даже разбойные россы обычно не трогают, пропускают за пошлину звонкой монетой. Они сами в торговле далеко не последние, прибыток считать умеют. Соображают, один раз ограбишь дочиста, и пойдут богатые караваны по другим путям-рекам. Останешься без проездной пошлины – себе дороже. И без товаров останешься, что привозят с юга и севера. Не зря купцов в племенах славян уважительно именуют гостями. Отмечают согласно обычаю их право на проезд и неприкосновенность.