Николай Бахрошин - Месть базилевса

Старый никак не мог поверить, что страшные северяне оставят его в живых. Даже вслед, когда они уже уходили, умолял не трогать его, ему, мол, и так осталось жизни на три глотка воздуха. Не надо его убивать, он сам умрет, честное слово…

Ингвар, которому надоели визгливые крики, обернулся, снимая с плеча секиру. Старик с неожиданной резвостью юркнул куда-то.

– Умирать побежал? – спросил кто-то вслед.

Воины засмеялись.

Старик не соврал, в конце изгибов причудливой улицы действительно стояли особняком несколько домов. Виллы – называют такие дома ромеи. Несмотря на дороговизну земли внутри крепостных стен, при виллах и дворы, и сады, и конюшни, и хозяйственные постройки.

Ворота высокой виллы с красной черепицей на крыше были распахнуты, одна створка висела перекосившись. На выложенном мозаикой парадном дворе два-три десятка коней, но не болгарские, с ромейской сбруей. При них – двое кавалеристов-греков, увязывают какое-то барахло в узел.

– Эй, куда?! – грозно вскинулся один. – Нельзя сюда! Это добыча славного кентарха Доместика Пирра!

Кто-то из старых воинов обернулся к нему, сморщил в улыбке лицо в рубцах, приветливо оскалил длинные и желтые зубы. Солдат вдруг понял, что молчание действительно золото. Да он вообще из породы молчунов, этот кавалерист из кентархии Пирра, ему слово сказать – легче поднять на горб мешок с известью…

Помнится, еще пентарх Макасин рассказывал: огромные варвары с топорами вообще не разбирают, где свой, где чужой. Убивают сразу и смеются при этом, как гром грохочет. Чем больше убивают, тем громче смеются, и сами умирают, смеясь… А этот, зубастый, уже начинает смеяться, спаси Господи!..

В дом Любеня ворвался первый. Еще один солдат заступил дорогу. Полич, не вынимая меча, схватил его за плечо и шею, крутанул, отбросил в сторону. Второго, появившегося из-за двери темного дерева, ударил ногой в живот, вбивая обратно в комнату.

Самому показалось – прямо сквозь дверь. Побежал дальше, не оборачиваясь, просто слышал: за ним топают остальные братья, рассыпаясь по дому. Услышал, как лязгнула сталь о сталь, видимо, кто-то из братьев схватился с солдатами. Призыв к Одину заглушил крики на чужом языке…

Сколько же коридоров и переходов здесь… Дом не только снаружи большой, внутри – еще больше… Прохладно, после уличной жары – зябко даже… И все одинаковое – беленые стены, темные двери, мебель тонкой резьбы, частью уже поломанная. Дверцы шкафов в презрении к замкам выдраны с петлями, висят перерубленными крыльями.

Потом вспоминалось, он долго бежал по этим одинаковым коридорам. А нашел внезапно, просто влетел в очередную комнату, и по ушам резанул женский взвизг…

Пентарх Агафий Макасин был недоволен.

Нет, девка – что надо, гладкая, белая, с синими, большими, как плошки, глазами, с нежной кожей и льняными мягкими волосами. Красивая жена у торговца медью Мажина. Сладкая.

Но чего визжать-то вдруг?! После того, как тебя уже отымели трое, чего бы четвертому не попользоваться?

Сначала, понятно, ее взял Доместик Пирр. Офицер, кентарх, ему положено первому. Красавица визжала и отбивалась, но у бравого офицера не забалуешь. Он так ловко вращал мечом, срезая ее одежды, что лишь кое-где поцарапал нежную кожу. А чтоб не сопротивлялась – в зубы! Тяжесть кулака командира знают все кавалеристы кентархии.

Обмякла от удара и подчинилась, конечно. Сам Агафий в это время пинал ногами мужа, торговца Мажина, который норовил рвануться к жене. Все они, столичные жители, предатели и изменники. И все богатые в придачу!

Потом красавицу отсалдатил (выражение Доместика Пирра – ха-ха!) декарх Лукиан Акрит. Он – тоже офицер, ему положено после кентарха. Третьим, по старшинству, была очередь его, Агафия. Но тут муж опять взбрыкнул, взвыл и попытался напасть, чуть не выхватил у него меч. Пришлось врезать ему по челюсти рукоятью. А лучше было бы – сразу клинком по горлу, все одно – изменник истинному базилевсу. Но убивать нельзя, кентарх рассердился бы, купец еще не рассказал им, где прячет золото.

Пока возился с мужем, без очереди влез солдат по прозвищу Кружка. Шустрый малый, почти как Скорохват, упокой его душу Всевышний…

Ну, не оттаскивать же его от дела за тощую, волосатую задницу? Пусть кончит, девки-то на всех хватит. И ведь лежала стерва, почти не вякала. А как только Кружка отлип от нее и Агафий совсем уж собрался, вдруг как откроет синие плошки-глаза, как завизжит…

Чтоб угомонить дуру, Макасин выхватил меч, кольнул в тугое бедро. Должна ж понять – пусть лучше тебя отсалдатят, чем перережут глотку!