Валентин Пикуль - Крейсера. Ступай и не греши. Звезды над болотом

— Я некомбатант, — заверял он русских…

Некомбатанты (подобно врачам, маркитантам, священникам и журналистам) во время войны имели права на особое уважение. Но ведь на «Кинсю-Мару», где сейчас медленно угасало зарево освещения, могли быть и комбатанты — люди с оружием. Понятно, что каперанг Андреев умышленно задал вопрос:

— А что в трюмах? Назовите груз.

Мизугуци уже оправился от первого потрясения:

— Я не знаю. Кажется, жмыхи, соя… Что еще, Яги?

Капитан Яги закрепил ложь капитан-лейтенанта:

— Сушеная рыба и сырые шкуры из Гензана.

— Все? — переспросил Андреев, начиная нервничать.

— Все, — поклонились ему японцы. Первая пуля тонко пропела над мостиком флагмана.

В о п р о с: комбатанты или некомбатанты?

С флагмана — приказ: крейсеру «Богатырь» обеспечить высадку «призовой партии» для осмотра задержанного корабля. Среди офицеров на мостике Стемман сразу выделил Панафидина:

— Возглавить партию вам сам бог велел… с вашим-то знанием японского! Отправляйтесь на «Кинсю-Мару».

Для мичмана наступил трагический момент:

— Господи, да ведь я учился по шпаргалкам.

— Вот и расплачивайтесь за свои шпаргалки…

Прожектора высветили на транспорте пушки Гочкиса, которых раньше не заметили. Со всех сторон к крейсерам подгребали шлюпки с китайскими кули, которых японцы использовали как переносчиков тяжестей. Неряшливую, голодную, измученную опием и вшами толпу этих кули матросы брезгливо сортировали по внутренним отсекам — это были явные некомбатанты. «Призовая партия» составилась из «сорвиголов», вооруженных ножами и револьверами, каждый матрос имел переносный фонарь. С крейсера «Россия» отваливал катер с «подрывной командой», которую возглавлял лейтенант Петров 10-й (номер его Панафидин помнил, а имя забыл). Вместе с лейтенантом был взят на катер и капитан Яги, настойчиво просивший обратить внимание на то, что огни его корабля давно погашены:

— Там никого не осталось. Ваши труды напрасны.

— Это мы проверим, — ответил Петров 10-й.

Вблизи «Кинсю-Мару» казался громадным. Долго карабкались по его трапам, на палубе было пусто, а на плите камбуза подгорал противень с картошкой. Кажется, капитан Яги говорил правду. На всякий случай Петров 10-й указал Пана — фи — дину:

— Проверьте отсеки, не осталось ли где людей? Может, кто дрыхнет. А кто и спрятался. Я тем временем заложу взрывчатку под фундамент машин. Бикфорд на какую длину шнура ставить?

— Ставьте минут на пятнадцать горения, — ответил мичман. — Надеюсь, четверти часа мне хватит, чтобы обойти отсеки…

Петров 10-й спустился в низы транспорта, где было тихо. Отыскивая люки в кочегарки, он в конце длинного коридора услышал бойкую японскую речь. Стал распахивать все двери подряд, пока в одной из кают не застал веселую картину. Был накрыт стол (с шампанским), шесть японских офицеров — в знак прощания с жизнью! — уже успели побрить головы наголо, и теперь они пировали как ни в чем не бывало.

— Мы ничего дурного не делаем, — сказал один из них. — Закройте дверь и оставьте нас для последнего пиршества.

«Смертники!» Подоспел унтер-офицер Горышин, у самураев отобрали оружие и спровадили их на крейсера — пленными. В кочегарках — ни души, но котлы еще держали давление, под стеклами манометров напряженно вздрагивали красные и черные стрелки. Тишину, почти невыносимую в этих условиях, нарушал лишь тонкий свист пара. Затолкнув пакеты взрывчатки под фундаменты котлов, Петров 10-й достал спички:

— Горышин, крикни нашим наверх, что я поджигаю… Пусть они там не копаются, а сразу прыгают по шлюпкам. Заодно проверни вот эти клапаны кингстонов… Крути, крути!

Спичка вспыхнула, и тут раздался крик с палубы:

— Стой! Не взрывать… скорее сюда, на помощь!

Буцая сапогами в железные балясины трапов, отчего в утробе корабля возникало гулкое эхо, лейтенант с унтером Горышиным ринулись наверх, а там Панафидин не может отдышаться:

— В носовых трюмах… полно солдат! С оружием…

С кормы бежали матросы, размахивая фонарями:

— Давай деру… Чуть не устукали! Батальона два сидят в «кормушке», затворами щелкают, будто волки зубами…

Петров 10-й глянул в носовой люк, позвал:

— Эй, аната! Вылезай… худо будет, взорвем…

Сотни винтовок разом вскинулись кверху из мрачных глубин трюма, японцы при этом издали какое-то шипение, переходящее в рычание. В корме корабля их оказалось еще больше, чем в носу. Через мегафон лейтенант известил флагмана: