Виктор Бороздин - И опять мы в небе

Совсем нечаянно сделал там научное открытие даже он, Ритсланд. Поймал на льдине пуночку, северного воробышка. Кроха сидела на вздыбленном торосе и распевала, доверчивая, непуганая. Он остановился, пораженный – живая пичуга в этой ледяной пустыне! Взял ее голыми руками. Когда показал всем, не поверили, решили, что с Большой земли на самолете ее прихватил. Но вскоре увидели, как над разводьем стремительно пронеслись, мелькая черными спинками среди голубых торосов, чистики. Потом, удивленно покрикивая, над их лагерем пролетела чайка-глупыш. Ширшов уже выуживал из океана множество всевозможных рачков, моллюсков… Существовавшее убеждение, что в центре Арктики нет никакой жизни, наглядно опровергалось.

Оставшись на льдине одни после отлета самолетов, четверо папанинцев работали за десятерых, не замечая времени и страшной усталости, часто в насквозь мокрой, покрывшейся льдом одежде – сушиться им было негде, в палатке, все отопление которой керосиновая лампа, мороз доходил до 15 градусов. По шесть часов подряд крутили они вручную лебедку, доставая с глубины пробы грунта, пробы воды. Сутками стояли у приборов в ледяной обсерватории, у лунки, к которой добирались в пургу, держась за протянутый от палатки канат. Все время им приходилось быть начеку. Дежурства вели круглые сутки. То и дело бросались спасать затопленные склады, перебирались на новое место, перетаскивали все имущество. И это в черноте полярной ночи, под вой неистового, валящего с ног ветра, под грохот ломающегося вокруг льда, когда льдина под ногами оживала, начинала раскачиваться, давая знать, что она всего лишь хрупкая корочка на четырехкилометровой толще океанской воды, что была под ней.

За девять месяцев дрейфа папанинцы собрали огромный научный материал, который послужит делу дальнейшего изучения и освоения Арктики, освоения Северного морского пути, крайне необходимого стране.

И сейчас, когда ледовые сжатия, следуя одно за другим, разломали их льдину, папанинцы, держа наготове нарты с уцелевшим аварийным запасом продовольствия и теплой одежды, особо, как зеницу ока, берегут собранный научный материал.

До сих пор они выходили победителями из всех ледовых схваток. Но сейчас, когда у них под ногами остался маленький, всего лишь в тридцать метров надтреснутый обломок льдины, а ураган продолжает свирепствовать…

– Здорово сносит?

Гудованцев остановился у штурманского столика и рассматривал только что нанесенные на карту линии маршрута.

– Порядком. – Ритсланд повернул карту поудобнее… – Новая поправка к курсу.

С первой встречи Николаю был симпатичен этот знающий, вдумчивый, необыкновенно скромный и обаятельный человек. Что-то было в нем близкое Николаю. Стремление все изведать, которое прорывалось во взгляде? Ненавязчивая решительность? Возможно…

– О чем задумался, Алеша?

Ритсланд доверительно поглядел на него.

– Вспомнил, как мы улетали с полюса. Знаешь, когда поднялись в воздух и увидели сверху эту пустыню льда и снега – от горизонта до горизонта – и четыре человеческие фигурки на льду, да еще пес Веселый с ними, мечется, бедняга, волнуется. Тут только по-настоящему поняли цену их подвига. Больше двух тысяч километров от Большой земли! Мы туда добирались два месяца.

– Хорошо, связь у них все время крепко налажена была, – кивнул Николай. – Если бы не это…

– Ну так ведь там же Кренкель! – многозначительно улыбнулся Ритсланд.

– Мы-то Кренкеля хорошо знаем, – неожиданно в тон ему объявил Гудованцев.

– Серьезно? – поднял брови Ритсланд.

– Вполне. Пять лет назад, когда мы еще только начинали, Эрнст был нашим первым бортрадистом. Не на этом корабле, правда, В-6 тогда еще не был построен. На В-3, «Ударнике». Трудновато ему там приходилось с его ростом. В-3 – корабль небольшой, в гондоле тесно. Приткнется со своим приемником в углу, между мешков с балластом, канистр, швартовых канатов, согнется в три погибели, ноги девать некуда, колени до ушей достают. Должно быть, не понравилось. Вот и подался в Арктику.

Из радиорубки, только что получив из метеоцентра сводку погоды, вышел Давид Градус. Поймав на себе вопрошающие взгляды, виновато развел руками – ничего нового, что я могу сделать?!

И пошел к корме.

Ритсланд взглянул на висевший над столиком ветрочет. Да, самолеты сейчас стоят на приколе. А они летят…

Ему почему-то вспомнились слова отца, сказанные недавно не то с осуждением, не то с пониманием: