Виталий Луговой - По следу диверсанта. За час до рассвета

Румыны отступали. Вражеская артиллерия открыла огонь по атакующим, но несмотря на это, неся потери под артиллерийским обстрелом, пограничники достигли своих потерянных рубежей и ворвались в окопы занятые противником. В узких траншеях разгорелась настоящая резня, пограничники вступили в рукопашную схватку с противником вытесняя их прочь. Первым на занятые позиции ворвался старший лейтенант Константинов и уничтожил два пулеметных расчёта румын. С румынской территории на противоположной стороне Прута по пограничникам ударил ураганный пулеметный огонь.

По мосту через Прут двинулась вражеская автоколонна с пехотой. Юрий с бойцами добежали до оборонительного рубежа. Артобстрел усиливался, бойцы вжались в землю, патронов у многих почти не осталось. Некоторые пограничники, схватив трофейное оружие, вели огонь из него. У Юрия ещё оставались патроны к винтовке, но их хватило бы на пятнадцать минут хорошего боя.

– Берите трофейные пулеметы и перекидывайте их сюда! Огонь по колонне! Они не должны пройти! – командовал Константинов.

Луговой и Бондарев открыли огонь по колонне, румыны, спрятавшись за машинами, продолжали наступать. Юрий прицелился и выстрелил в водителя второй машины, первую обстреляли из пулеметов. Выстрел убил противника, машину повело, она пробила заграждение и рухнула в реку.

– Да сколько же их, твою мать! – кричал Суханов, – сержант, у меня патроны на исходе!

– Ваня, лови, – Юра достал из подсумка две винтовочные обоймы и кинул их бойцу.

Пограничник поймал их, отдернул затвор, чтоб вставить одну обойму в винтовку, и в эту самую секунду в него попала вражеская пуля. Суханов дернулся и на секунду замер, даже не поняв, что сейчас произошло. Иван опустил глаза на свою грудь и видя, как его гимнастерка начинает быстро пропитываться кровью выпустил из рук винтовку и сполз по стенке окопа.

Юра выстрелил по врагам, снующим между уничтоженной техникой в центре моста и наконец увидел еле живого Суханова.

– Ванька! Ты чего это, Вань?!

Сержант пригнулся и бросился к умирающему товарищу. Когда он добрался до него, то понял, что жить Ивану осталось не больше пары минут.

– Ну как же так, Ванька?! Ну как же так! – кричал Юра, держа его на руках.

Пуля попала ему в грудь, Луговой разорвал гимнастерку на раненом бойце и увидел, как из груди, со стороны левого легкого толчками выливается кровь. Иван закашлял, из уголка рта потекла красная струйка.

– Мама… как больно… мамочка, – прохрипел Суханов.

– Держись, Ваня, ты только держись, все будет хорошо, – Луговой крепко зажал рану, чтоб хоть немного приостановить кровотечение.

– Я смог, Юра…не струсил… я не струсил.

– Ты молодец, Ванька, только не умирай! В госпиталь поедешь, подлечишься и как новый будешь, на свадьбе еще у тебя погуляем, Вань! – Луговой держал ладони на ране, но кровь продолжала выливаться сквозь его дрожащие пальцы. – Ты только держись…

Суханов начал бледнеть, рана была смертельная, и сержант это понимал.

– Не бросайте меня тут, – Иван смотрел в глаза Луговому, из его рта с кашлем вытекала кровь.

– Не говори глупости, все будет в порядке, держись!

Суханов с трудом дышал, Юрий видел, с какой болью давался каждый вздох его смертельно раненому товарищу. Луговому вдруг впервые стало страшно. Страшно по-настоящему. Страшно до дрожи, до крика, страшно так, что хотелось бросить все и бежать без оглядки как можно дальше, пока ноги не сотрутся в кровь. В этот самый момент, он увидел войну во всей ее ужасающей красе. Держа на руках Ивана, он понял, что она оказалась не такой романтичной, как ее описывали в книгах и фильме про бравого красного командира Чапая, который он посмотрел незадолго до армии.

– Не умирай, Ваня, – Луговой держал голову Ивана, а на глазах проступили слезы, – все будет хорошо, ты только не умирай!

– Прощайте, братцы, – прохрипел из последних сил Суханов и вдруг… улыбнулся, – а хорошо как…дома… у своих… хорошо… – Иван сделал последних вздох и обмяк.

Сержант смотрел на убитого. Ещё какую-то минуту назад он был жив, шёл в атаку рядом с ним, дрался с врагом и не боялся. А теперь его нет, как и всей его роты, которая полегла от рук немецкого пилота. Остался только он и раненый Саня Соколов, который прикрывал атакующих огнём из снайперской винтовки. Только сейчас до Юры начало доходить, что же это такое… война.

– Сержант, вы откуда взялись? – к Луговому подбежал политрук Бойко.

Два с половиной года он прослужил с теми бойцами, которые остались лежать возле тех машин. Два с половиной года он видел их светлые лица, общался с ними, с кем-то успел подружиться, ходил с ними в наряды на границу и просто отдыхал вечерами, сидя в беседке у казармы и слушая рассказы о том, как они начнут жить после демобилизации. А теперь они все мертвы. Кто-то хотел пойти учиться в техникум, кто-то планировал устроиться на хорошую достойную работу, у двоих парней даже успели родиться дети, кого-то ждала невеста, и они собирались пожениться после возвращения. Молодые ребята, многим не было и двадцати лет, впереди которых ждала целая жизнь, в одну секунду погибли под вражескими бомбами, так и не взяв на руки своих детей и не увидев счастливые лица матерей. А всегда веселый Ваня, который не мог и пяти минут продержаться, не ляпнув какой-нибудь дурацкой шутки, заставляя свой взвод надрывать со смеху животы и вечно получавший за это наряды по кухне. Ваня, который еще вчера хвастался в беседке, как после армии вернется к себе в Ленинград и пойдет работать в уголовный розыск, чьи россказни никто не воспринимал всерьез, лишь подшучивали над ним – сейчас лежал с простреленной грудью на руках Юры и смотрел стеклянными глазами, в которых только что погас яркий луч его жизни и смотрел в летнее Молдавское небо.