Сергей Чечнёв - Слуга великого князя

– К отцу игумну, – отрезал Никита через плечо.

– Да стой ты, чудак-человек. Послушай, что скажу. Стой! – отец-келларь окликнул громко, приказным тоном.

Никита остановился, обернулся.

– Есть у меня один жеребец. Для себя берег. Один он и остался. Вот отдам его, и что самому делать. Других-то когда еще вернут? А я ему на прокорм три деньги в месяц кладу. Что же, зря я на него тратился?

Никита сперва опешил. Так что, дает или не дает? Отец-келларь запутал его вконец. Никита хмурил брови и судорожно пытался понять, что же ему делать. И тут только поймал взгляд отца Ианнуария, бегающий то на Никиту, то на кошель, то на Никиту то на… И тут Никиту осенило. Ну конечно же! Чего может хотеть этот жирный боров, этот стяжатель мирских благ. Никита аж просветлел от такой догадки. Он потянулся к кошелю, медленно стал отвязывать его от пояса.

– Так если за этим дело стало, – начал он радостно, – может я тебе за прокорм на месяц вперед оставлю…

Отец-келларь не заставил себя долго упрашивать.

– Ну, не знаю, не знаю… Хотя, если дело, говоришь, государево, может и вправду, помочь тебе.

– Конечно государево, – подхватил Никита, и тут же направился назад к столу, на ходу раскрывая кошель и зачерпывая горсть монет. – А коня я тебе на первой яме оставлю.

– Да что там, ладно, – отец Ианнуарий заметно повеселел, глядя как Никита выбирает из горсти монет три деньги. – Конь у меня добрый, до Москвы без смены довезет, хоть шагом, хоть галопом. Ты же ведь через Сретенские ворота поедешь?

– Угу, – мотнул головой Никита.

– Так ты в Варсонофьевский монастырь загляни, там у отца Геннадия и оставь.

Никита положил на стол три монеты.

– Ну, что, идем?

Отец-келларь сгреб монеты, чинно попробовал каждую на зуб, грузно, с тяжелой одышкой встал, подошел к окну и стал рассматривать монеты на свет:

– Идем, идем. Сейчас пой… Эй, – отец Ианнуарий бросил на Никиту молниеносный взгляд. – Да это деньги-то серпуховского князя. Не-е-т, брат. Ты мне московской деньгой давай. А серпуховские сейчас на Торгу четыре к одному идут. Московские-то у тебя есть?

Никита аж затрясся от раздражения. В два шага оказался рядом с отцом-келларем, развязал кошель до отказа, сунул в нос грабителю:

– Ищи сам, если такой умный. Да скорей давай. Времени у меня нет, говорю же.

Отец-келларь запустил руку в кошель, пошарил, достал горсть монет, принялся уверенными движениями разгребать добычу:

– Ну вот, одна… вторая… а вот и третья, а говорил – нету! – торжествующе закончил он, и тут же отсыпал лишнее назад, полез, кряхтя, куда-то под рясу и там припрятал полученную мзду, московские деньги, да и серпуховские, словно по ошибке. Никита подивился его наглости, но говорить ничего не стал. А отец-келларь уже подгонял: «Ну, что стоишь, идем, идем.» И, подвинув локтем Никиту, прошел к сундуку, где лежали у него тулуп и зимняя с меховой подпушкой камилавка, напялил все это неуклюжими движениями и показал Никите рукой на дверь.

На дворе было светло. От свежего морозного духа у Никиты аж закружилась голова. Да ещё яркие блики от куполов Успенского собора, и солнечный зайчик, скачущий на его слюдяных оконцах. Никита зажмурился.

– Эй, нам сюда, – услышал он за спиной.

Он приоткрыл глаза и увидел, как отец келларь протискивается вперед, показывает рукой направо, к угловым сараям у башни. Никита пропустил его вперед и зашагал следом по узкой тропинке, глядя, как грузный келларь переваливается с боку на бок на ходу.

Кругом было пусто, ни души. Пусто и тихо. Только снег хрустит под ногами. «Не то что вчера, – подумал Никита. – все, видать, в трапезной. Или по келлиям сидят, после вчерашнего. Да, наделали дел шемякины люди. Эх, жаль. Мне поговорить бы с кем. А тут никого. Только сторож на воротах, да этот жирный боров. А может и вправду, к отцу игумену напроситься. Да нет, нельзя. Он меня и слушать не станет, после вчерашнего. Погонит прочь. Вчера еще к нему в иноки набивался – а сегодня по государеву делу. То-то он посмеется от души. Эх!»

Никита махнул в сердцах рукой. Придется келларя пытать. Просто так из Троицы уезжать нельзя.

Сараи растянулись вдоль стены. Из каких торчали дымоходы, струился тощий дымок, какие стояли, словно неживые, закрытые толстыми досками поперек дверей. Отец-келларь направился к самому большому, расположившемуся в углу. Пыхтя потянул за ручку, отпер дверь. Никиту обдало клубами пара. Отец Ианнуарий как мог поспешил войти. «Дверь запирай,» – бросил он Никите, когда тот последовал за ним.