Элизабет Макнил - Цирк чудес

– Кто сможет забраться наверх и получить приз? – кричит распорядитель со своего насеста на спине слона, и селяне проталкиваются вперед, карабкаются, скользят и падают на землю.

Нелл видит в профиль лицо Мэри: она смеется и подталкивает вперед своего спутника. Но потом они наклоняются друг к другу, и сердце Нелл дает сбой. Это Чарли.

Она пятится и закрывает щель в клапане шатра. Пока она спешит обратно через поле, каменную стенку и домой, где ее засахаренные цветы разложены на плите, то испытывает такой острый стыд, словно кто-то наступил ей на грудь.

Ее брат не хочет быть рядом с ней. Он притворился, будто не хочет идти на представление, но это было жестокое вранье. На самом деле он хотел провести время с Мэри. Он уже начал устраивать свою жизнь таким образом, что его сестре там не оставалось места.

Она видит засахаренные фиалки на столе – сладости, над изготовлением которых она трудилась целый день. Она берет поднос и готовые, туго набитые коробки. Вспышка ярости кинжалом пронзает ее. Она заталкивает все в дровяную плиту и смотрит, как ангельское личико Бесси корчится в пламени и превращается в пепел.

Чарли возвращается через час. Он него несет говяжьим жиром, его глаза блестят от воспоминаний о невиданных чудесах.

Нелл ничего не говорит. Она чистит морковку, нарезает ломтиками и опускает в кипящую воду. Она внушает себе, что ей девятнадцать лет, а ее брату уже двадцать. Он волен отправиться куда угодно без нее. Скоро ей придется привыкнуть к этому.

– Как оно было? – наконец спрашивает она.

– Я один работал на поле. Все остальные пошли на представление.

– А, – только и говорит она.

– Думаю, мы не пропустили ничего особенного. Но я слышал их крики и визги, будто какие-то неумехи резали стадо свиней. – Он оглядывается по сторонам. – А где папа?

– Пытается продать старые стекляшки и сломанное колесо.

– Нелл, что не так?

– Ничего. – Она выдавливает улыбку.

Но за ужином она не может смотреть на него. Их отец так и не вернулся, и она отставляет его порцию в сторонку. Еда быстро остывает, жир белыми кружочками плавает на поверхности. Морковь такая мягкая, что тает во рту. Бульон грязноватый, и от него пахнет землей. Чарли теребит свой рукав и притопывает ногой, словно вспоминая цирковую мелодию.

– Что стряслось? – наконец спрашивает он. – Скажи мне.

Она откладывает ложку.

– Знаешь, я не в обиде.

– Не в обиде за что?

– Если ты хочешь ходить в разные места без меня, – ее голос прерывается на тонкой ноте. – Только, пожалуйста, не лги мне.

Он кладет голову на руки.

– Я собирался поработать в поле, но увидел шатер, а потом Мэри попросила меня пойти с ней… Как я мог отказаться?

– Почему ты не взял меня?

– Я… я думал, что ты только расстроишься из-за этого.

Ей приходит в голову мысль, и она склоняет голову, как будто он ударил ее.

– Ты думаешь, что я такая же, как они . Ты считаешь меня живым курьезом .

Он молчит, и она продолжает говорить, все громче и громче:

– Думаешь, Ленни был прав, да? Поэтому ты ударил его. Потому, что увидел правду в его словах.

– Что? – Он прикрывает рот ладонью. – Как ты можешь так думать? Ты же знаешь, что я считаю тебя такой же, как все остальные.

– Как все остальные, – эхом откликается она.

Чарли поднимает руки.

– Я просто хотел защитить тебя…

– Защитить меня? Сейчас у меня уже могли быть муж и собственные дети.

Невысказанная правда висит между ними. Нелл видит, как она буквально мерцает в воздухе. Но ты никому не нужна .

– Так ты боишься, что другие люди увидят меня так же, как и ты? Как… как… как… – она едва может выговорит это, – как живого уродца?

Ее слова обрушиваются как удары. Она хочет отказаться от них, запихнуть обратно в глотку. Она хочет, чтобы он сказал: Ты неправа. Ты ошибаешься, Нелли . Но она превратила эти мысли в реальность и, когда он тянется к ее руке, отшатывается от него, как от огня.

– Нелли, – начинает он.

Она не может этого вынести. Ей хочется броситься в драку; хочется перевернуть стол и швырять миски об стену. Но она не может этого сделать и никогда не могла. Лишь однажды она вышла из себя, лишь однажды дала волю своей ярости, которую все остальные проявляли без труда. Это была мелочь, просто девчонка украла гладкие камушки, которые собрала Нелл, и заявила, что они принадлежат ей. Она помнит спокойный голос священника, обращенный к ней: Почему она захотела забрать то, что принадлежит тебе ? То, как он подчеркнул последнее слово, как будто у нее не могло быть ничего стоящего. Это было уже слишком, реальность слилась с воображением. Она стала собирать камни и швырять их в поле, не обращая внимания на ноющую спину и дрожа от безмолвного рева, нараставшего внутри. Но когда она обернулась, все замерли, объятые ужасом, которого она никогда не видела в этих людях. Заплакал ребенок. Другая девочка побелела от страха, как и священник; они не понимали, что сами довели ее до этого. Она осознала, что напугала их, что ее звериная ярость соответствовала тому чудовищу, которое они видели в ней. С тех пор она изо всех сил старалась быть доброй и ласковой, готовой порадовать их и опровергнуть их ожидания насчет нее.