Олег Михайлов - Державин

– Его светлость князь Потёмкин, – продолжал гугнивый анненский кавалер, – преизрядно любил картёж. Ему частенько проигрывали и не платили. А он забывал, но не терпел обману…

– Да кто же втепоры не обманывал! – перебил его забиячливый маленький бригадир – пыжик. – Помню, в присутствии всего двора некий известный вельможа, видя неминуемую гибель своего состояния, принуждён был съесть пикового туза, чтоб только игра эта считалась неправильною!

– Ах, дайте дорассказать! – Анненский кавалер поднял сухой палец с золотым перстнем. – Как-то выиграл князь Потёмкин у князя Куракина порядочную сумму. Тот, зная, как обожает светлейший бриллианты, отдал долг сими каменьями, которые, однако ж, оказались весьма дурными. Ладно! Потёмкин досаду скрыл, пригласил плута на прогулку и завёз его подальше от двора, на болото. Подученный кучер вывалил вельможу, а сам уехал. Гость весь в грязи едва выбрался на просуху. Ворочается в хоромы, а Потёмкин встречает его громким смехом. На том всё и кончилось!..

– Поспейте рюмку, я вам подолью, – красавец хозяин, сидевший во главе стола в полковничьем екатерининском мундире, откупорил ещё одну бутылку италианского «алеатико». – А о светлейшем князе Таврическом можно рассказывать день и ночь. Одни фальшивые деревеньки, им возведённые вдоль берегов Днепра к приезду императрицы для её любования, чего стоят…

– Как-то раз сел он с незнакомым партнёром за карты, – шамкал худой вельможа, тряся пудреною головой. – Хорошо. Просадил тысяч пять и только тогда расчухал, что перед ним ремесленный игрок, и карты бросил. «Нет, братец, с тобой я буду играть только на плевки. Приходи ужо завтра!» Тот не смел ослушаться. Хорошо. Наутро Потёмкин встречает его словами: «Ну, плюй на двадцать тысяч!» Оплетало карточный собрал все свои силёнки, да и плюнул, как мог. «Выиграл, братец! – молвил князь. – Смотри, я дальше твоего носу плюнуть не могу!» – С этими словами князь Григорий Александрович харк ему в рожу – и тотчас отдал проигрыш!..

– Почечуй замучил, спасу нет… – бормотал соседу знаменитый по первой войне с турками генерал, который с тех далёких уже пор обеззубел, обезволосател и стал плюгавец подслепый и перхотун старый.

– А ты, батюшка, вели отварить красавки-то, да и прикладай настой к причинному месту, к грешной дыре… Всё как рукой сымет…

– Светлейший князь Потёмкин истинно величайший был герой! – Гарновский поднял хрустальный покал, любуясь, как переливается в нём светлое «алеатико».

– И, брат, что ты нам попусту пешки-то точишь, – грубо отозвался через весь стол краснолицый богатырь в генеральском мундире старого образца, расшитом по швам бриллиантами. – Великий деспот был твой Потёмкин, да и умер поносно – от безмерного женонеистовства и чревобесия…

То был Николай Зубов, брат последнего фаворита.

– Ну ты, князь, полегче, чать, прошли ваши золотые денёчки, – с неуверенностью в голосе сказал Гарновский.

– Не в укор покойной скажу, – невпопад закивал Зубову пудреной головой худой вельможа, – плотолюбие окаянное переполняло двор матушки нашей и умы и сердца её ближних. А ведь небось наши бабы и прабабы и волоса подпупного у себя не зрели…

Тучный перестарок с бабьим лицом знай накладывал в золочёную тарелку с пышным потёмкинским вензелем куски жареной утки. Некогда был весельчак, острослов, ловелас и задира, а ныне рожа старая, что передряблая репа. До преклонных лет проветреничал, теперь же стал прожорою, да так оплошал, что замечалось в нём на людях частое испускание ветров из живота.

Ни к кому не обращаясь, он тихо бубнил:

– Жареные потрошки осетровые и гусиные, да пупочки, да шейки, да ряпицы, да печенцы цыплячьи, да просоль семужный, да спинка осетровая, теша белужья, да прут белужий, да свинина мясная с проросью, да грибочки, в горшке томлённые…

– Перво-наперво избранника матушки-государыни, – продолжал свой рассказ худой вельможа, – отправляли для осмотру к лейб-медику Роджерсону. Хорошо. По удостоверении его здоровья препровождали Анне Степановне Протасовой на трехнощное испытание. Она доносила государыне о благонадёжности испытанного, после чего фаворит обедывал вместе с Марьей Савичной Перекусихиной и камердинером царицы Захаром Константиновичем Зотовым…

– Сами наскоромились вдоволь, а мне и пофриштыкать нечем… – бубнил перестарок.

– Да цыц ты, облава! Все уши пробрюзжал! – накинулся на него гугнивый анненский кавалер. – Хватит тебе жрать-то! На себя погляди, свинья ты отжирелая…