Олег Михайлов - Державин

К началу царствования Екатерины II в России насчитывалось всего шестнадцать губерний, учреждённых Петром Великим. После подавления пугачёвского восстания было образовано ещё двадцать четыре. В каждой из сорока назначался правитель или губернатор, а над ним ставился наместник царицы или генерал-губернатор, которому подчинялось две-три губернии. Таким путём Екатерина II стремилась укрепить администрацию на местах. Однако пределы власти наместника и губернатора не были в точности означены, что уже могло содержать в себе источник недоразумений и раздоров.

Вновь организованная Олонецкая губерния существовала пока что лишь на бумаге. Непроходимые леса и болота, тысячи озёр покрывали этот малолюдный, никогда не знавший помещичьего произвола край. Олонецкие крестьяне платили подати государству, и лишь часть их работала на Петровском и Коячезерском железных заводах. По числу населения (206 тысяч) новая губерния уступала прочим, зато обширностью превосходила многие.

Новая должность представлялась Державину очень важной. Он полагал искоренить злоупотребления чиновников, строго блюсти законы, держать в узде хищную ораву присяжных и насаждать просвещение. Зная, что в губернском правлении нет ещё ни столов, ни стульев, новый губернатор понакупил мебели и вместе со своею обширною библиотекой отправил всё это по Неве, Ладожским каналам и Свири. Чтобы набрать нужную сумму, Державину пришлось заложить некоторые женины и свои драгоценности и, между прочим, табакерку, пожалованную ему за «Фелицу».

В начале октября 1784-го года он прибыл в Петрозаводск вместе с семьёй, а также канцелярскими служителями, в числе которых был Андриан Моисеевич Грибовский, весьма образованный выходец из Малороссии. Державин занял один из шести имевшихся в городе деревянных, обложенных кирпичом домов на Английской улице, названной так потому, что на ней жили выписанные для завода мастера-англичане. 9 декабря 1784-го года губерния торжественно была открыта; празднества продолжались целую неделю.

Вскоре Тутолмин объявил, что желает осмотреть присутственные места, и начал с губернского правления. По чрезвычайному честолюбию и тщеславию своему желалось ему, чтобы его, словно императора, губернатор и все присутствующие чины встречали на крыльце. Державин принял его точно по регламенту, в зале. Тутолмин принялся делать разные придирки, привязывался даже к новой мебели. А когда Тутолмин выехал из правления для освидетельствования палаты, Державин, в свой черёд, проявил строптивость и не почёл за нужное провожать его. Это показалось Тутолмину вовсе оскорбительным. Ввечеру на беседе и в присутствии многих чиновников наместник громко выхвалял казённую и уголовную палаты и относил своё неудовольствие на присутственные места, подчинённые Державину:

– Я готовлюсь к отъезду в Питербурх и буду непременно жаловаться её величеству на губернатора, не помогающего мне…

– Не помогаю, ваше высокопревосходительство, когда вы вперёд забегаете! – ответил Державин.

– Как это понимать? – вспетушился Тутолмин, бросая на него угрозливый взгляд.

– А так! Вдруг потребовали сбора таковых податей, о которых только ещё слышно как о проектируемых в будущем. Да и то в более людных и богатых областях империи.

– А вы… Вы изрядный стихотворец, но, видно, худой губернатор! – вспылил Тутолмин.

«Ах ты притворщик! – пронеслось в голове Державина. – Рази ты сам не кропал стишков? Не восхвалял, будучи в Екатеринославле, в дурных виршах князя Потёмкина? Ты наш брат, только с тою разницей, что и стихоткач негодный, и законодатель дурной!»

– Пусть я делаю стишки, зато вы схватываете вершки! – отрезал он, меж тем как чиновники, столпившись, образовали род круга, словно на кулачных боях. – Ваше вредно в важных делах, а моё – немного.

– Вы отъемлете у меня главную мою добродетель – быть миролюбивым человеком! – Тутолмин нагнул пудреную голову, будто и в самом деле собираясь драться.

– Я бы мог изобразить картину кроткого и миролюбивого вашего нрава! – встретил его Державин. – Пристойнее почитаю не делать того. За меня всё скажет храбрый Сумский полк…

Тутолмин стал в пень и замолчал.

При отъезде Тутолмина из Петрозаводска в Питербурх, когда он уже откланивался в зале собравшимся на его проводы чиновникам и гражданам и был готов садиться в карету, Державин подал наместнику преогромный незапечатанный куверт с надписью: «Всемилостивейшей государыне императрице в собственные руки».