Наталия Трябина - Первый узбек

Нахли сидел напротив меня с настороженным и одновременно умилительно-восхищённым видом, поскольку вчера получил приказание явиться в кабинет после утренней молитвы. Я не люблю, когда сардары или чиновники стоят столбом, в то время как я удобно сижу, развалившись на мягких подушках. Не потому, что мне их жаль, а потому, что приходится задирать голову вверх, разглядывая их лица.

Шея от напряжения затекает, начинает болеть голова. Можно бы ставить приближённых, просителей и сардаров на колени, как это делали все мои предки, кроме благословенного отца Искандер-хана. Но тогда посетитель будет думать о своих согнутых в неудобной позе деревенеющих коленках, упирающихся в драгоценные ковры, а не о том, чтобы правдиво и откровенно говорить обо всех делах, что призвали его в Арк.

Поджав под себя ноги, Нахли вертел в руках свиток с новой касыдой в мою честь. Его тщательно скрываемое нетерпение я заметил, но не спешил рассеять тревожное опасение, мелькающее в глазах Нахли и отражающееся в подрагивающих пальцах, теребящих туго скрученный лист самаркандской бумаги.

У меня не было вакианависа, пока я был наследником своего отца Искандер-хана и звали меня в то время султаном. Но, став ханом после его безвременной кончины в начале месяца джумада 991 года хиджры, я получил значительный подарок от кукельдаша Кулбаба – вакианависа.

Конечно, живого человека, если это не раб, дарить нельзя, тем более мусульманина, это я говорю, объясняя присутствие Нахли рядом с собой. В действительности вакианавис давно был приближённым кукельдаша и, возможно, другом, но более близким другом мне был сам Назим Кулбаба. Молочный брат всегда думал о моём благополучии. Моё восхождение на престол стало толчком для увековечивания моей многогранной деятельности. Летописец предположил, что в повествовании необходимо отразить события со времени появления на свет моих предков-чингизидов и до сегодняшнего дня. Нахли неотлучно и незримо пребывает за моей спиной почти так же, как Зульфикар. Нет, Зульфикар не отходит от меня ни на шаг с нашего младенчества, а Нахли рядом всего лет пятнадцать.

Окончание жизнеописания породило слухи о его казни якобы за то, что мне его творение не понравилось. Неправда, весьма понравилось. Я изображён в сочинении Нахли почти достоверно, можно сказать привлекательно. Описание моих сподвижников вносит приятное дополнение и разнообразие в плод его вдохновения. Сплетники, недоброжелатели и прочие родственники с ревностным азартом сочиняют подобные небылицы то про Мушфики, то про Нахли, то про любого из моих сардаров. Клеветники и шептуны уныло удивляются, встречая их в коридорах Арка или на заседаниях дивана в здравии и полном расцвете сил, а не горюя на многочисленных поминках.

Да если бы я столько народу казнил, как про меня говорят, в Арке, кроме меня, павлинов и бесполезных сизых голубей, никого бы не осталось. То я разозлился на бакавулбаши, подавшего на дастархан горячие лепёшки, то я приказал пытать кукельдаша – это которого? Того, кто сидит наместником в Герате или Зульфикара? Глупцы! Откуда у людей столько лишнего времени, попусту растрачиваемого на бессмысленные и бесполезные разговоры? Жаль, что я никогда не могу добраться до источников этих сплетен, но, если правду сказать, я не хочу этого делать. Пусть сочиняют, возможно, меньше будут заниматься заговорами.

Есть ещё одна причина, что я без особого усердия преследую распространителей слухов. Многие стихотворцы, художники, архитекторы и другие талантливые люди тянутся к моему двору и на все лады прославляют Великого хана как достославного правителя. Попутно придворные подхалимы сравнивают меня с Александром Македонским или с какой-либо другой кровожадной значительной личностью. Возможно, ими движет любопытство или желание испытать судьбу, но, скорее всего, они руководствуются естественным стремлением – разбогатеть и стать знаменитыми на весь Мавераннахр стихотворцами. Я не уверен, что стремятся они именно ко мне. Они тянутся к даровой кормушке, якобы находящейся в Арке.

Человек, лишь вчера взявший в руки калам, сегодня думает, что многочисленные касыды и газели, написанные до него, не стоят ни единого взгляда великого хана. А вот то, что написал этот молодой и нахальный рифмач, исключительно в своей блистательной самобытности! За эту неповторимость и мелодичность стихослагатель надеется получить соответствующую награду в разнообразных подарках и драгоценностях.