Наталия Трябина - Первый узбек

Задняя комната была сооружена давно, придумал её Али. Он рассказывал, что при дворе турецких султанов такие комнаты часто делали для подслушивания и подглядывания за врагами и друзьями. В крохотной каморке стоял кувшин с водой, войти в неё можно было или из моего кабинета или из коридора, по которому бегали слуги. Неприметная дверь, редко запираемая, не привлекающая ничьего внимания. А если кто и интересовался, что за дверь, то, открыв её, видел кучу старых ковров, наваленных в беспорядке. Судя по всему, никто не догадывался о существовании тайника. Потому иногда я сам до начала обсуждения какого-либо важного вопроса заходил в неё, сидел в темноте и слушал, что думают мои приближённые, что собираются предпринять. Если бы эмиры знали о существовании тайной комнаты, то постарались бы придерживать свои бредовые мысли и болтливые языки.

Накиб явился через два вздоха, словно стоял за дверью. В указах, грамотах и фирманах его имя стояло первым после моего, он был моим советником по вопросам внешней и внутренней политики и, что самое главное, занимался подготовкой военных походов. Отвешенный им поклон был верхом изящества, несмотря на его возраст, он был всего на десять лет моложе меня. Хитрости и опыта ему было не занимать.

– Великий хан, подобно солнцу, озаряющему всё вокруг… – как же мне отучить приближённых во время выполнения работы не сотрясать попусту воздух в кабинете? Необходимы новые правила и соблюдение их выполнения под страхом физического наказания. Ну это я преувеличиваю. Я поморщился:

– Не до славословий. Прочитай. Подумай и скажи своё мнение. Я знаю, ты предан мне, предан нашему государству, предан делу единства родины, поэтому прежде чем ответить подумай сто раз. – Донос Хикмета перекочевал в его руки, и накиб принялся внимательно читать. Несколько раз он морщился, тряс рукой, державшей смятую бумагу, потом спросил:

– Этому человеку можно верить? – на лице накиба явно было написано сомнение.

– Верить никому нельзя, ты это знаешь лучше меня. Поскольку сам научил меня верить лишь тому, что я родился, а ещё тому, что когда-нибудь умру. Но я склонен думать, что человек пишет то, что видит.

– Это плохо, великий хан! Это война. Возможно, ваша болезнь как-то связана со всем этим. – Он пожевал губами, словно пробуя на вкус то, что написано в доносе, опять поморщился. – Война.

Накиба совершенно не удивило то, что против меня идёт родной и единственный сын. Всю жизнь он был при дворе на разных должностях и его ничем не озадачишь. Привык за долгие годы к тому, что союзы между эмирами и султанами недолгие, распадаются так же быстро, как и создаются. Так под жаркими лучами исчезает внезапный весенний снег.

– Великий хан! Много чего неприятного случилось за последнее время, в наших северных пределах неспокойно. Таваккул тайно готовит войска, налоги поднял до небес, у дехкан и скотоводов сборщики налогов отбирают последнего барашка и мешок ячменя. Доносят мне, что его войско исчисляется сотней тысяч, как он рассчитывает прокормить эту голодную ораву, я себе не представляю. – Накиб угрюмо насупился.

– У Таваккула всё племя, вместе с грудными детьми, с лошадьми и собаками меньше восьмидесяти тысяч. Но даже пятьсот кочевников, напавшие на беззащитное селение, вырежут его без остатка.

– Великий хан! Если кормить войско и людей впроголодь, то на каждый день пути от Дашти понадобится не менее трёхсот баранов! А сколько зерна, крупы, кумыса и всего остального? Или они рассчитывают грабить наши селения, оставляя после себя пустыню? А если ваши противники сговорились и будут наступать с юга и севера? Тогда нам придётся несладко. Подумайте, великий хан, может быть, попытаться договориться? Заплатим омон-пули и переждём неблагоприятную пору? – ой-бой, это что же такое? Не успел я его мысленно похвалить, как он решил меня разочаровать и прямиком шлёпнулся в лужу моего недовольства?

– Кому заплатим? Одному или обоим? Сыну я ничего платить не собираюсь, а Таваккулу я столько подарков передал, на две жизни хватит! А городов в суюргал, всё мало ему? Ничего они не получат, надо готовить войска. – От злости я всегда начинаю говорить очень быстро, и тут слова вылетали твёрдыми горошинами из перезревшего стручка.

– С войсками у нас нелады, сейчас месяц шавваль, налоги почти собраны, новых не будет до следующего года. То, что собрали давно, распределено на ближайшие нужды государства. У нас хватает средств, чтобы кормить набранное войско, тысячу отборных воинов. Они не пахари, не дехкане, не ремесленники, это действительно воины. Они дни и ночи совершенствуют своё ратное мастерство. Каждый из них стоит трёх необученных, но вооружённых людей. Кроме того, значительных расходов требуют лошади, их надо кормить.