Андрей Воронов-Оренбургский - Сталинград. Том седьмой. С чего начинается Родина

– А мне так нравиться. Вот тут…подойди, не бойся, глянь! – сыпала она, легко пританцовывая на огромных шпильках, словно зажигала на дискотеке.

Магомед Танкаевич, отвлёкшись от своих мыслей, не перебивая слушал. Из-под каменного лба и серебристых бровей смотрели на проститутку серьёзные, тёмные, как чёрный кофе, изучающие глаза. Девица, продолжала пританцовывать, воровато, из-за его плеча, поглядывая на приоткрытую дверь чебуречной. Внезапно в танце она сама придвинулась к нему вплотную. Вдруг вскинула руки и, охватив его шею, заполошно зашептала:

Ты охринительный дед, генерал. Реально Шон Коннери! Даже круче…Я сразу на тебя глаз положила, как только ты подошёл. Тащусь от таких!

Она, скрестив пальцы за шеей, попыталась увлечь его за собой, но это оказалось невозможным, как если бы она попыталась сдвинуть с места каменный обелиск. Неожиданно крепкие, твёрдые, как железо пальцы, щадяще сдавили её запястье.

– Ты чо-о? В своём уме! Ну ты даёшь, дед, больно-о! Стой, стой! Ва-ауу! Не нравлюсь? Да ладно?..Не кобенься, давай оттопыремся? Уж я тебя раскачаю-у! Знаешь, какая я зажигалка…

– Мы уже на «ты»? Не слишком ли быстро погоняешь, ясай 2 2 Девушка (авар.) ?

У тебя…

– У меня 3-тий, зацени! – она сильнее распахнув куртку, выпятила

окатистую грудь, которая натянула блестючую кофту. – Слышишь, как бьётся сердце, мм? Ну куда ты, Шон? – она бесстыже прижалась к нему, и сыро дыхнула в лицо приторным запахом «Амаретто». – Или 3-ий не катит? 4-ый ништяк? – она понимающе подмигнула.

– А тебе, не пора ли домой, внучка? – он спокойно разжал её цепкие руки и приказно сказал: – Шагом марш домой! Смой с себя эту краску, мартышка, проспись…и подумай…по какой тропе ты идёш-ш. Смотрэть тошно!

Но она, будто не слышала, силилась, рвалась выиграть спор со своими марухами – «Три штукаря, блок «Кэмела» и набор турецких теней для глаз – против совращения синильного старика». Мать-перемать! Чо тут париться? Игра стоит свеч. И Лолка шла на штурм: Притягивалась всё сильнее, дышала ему в подбородок горячим вульгарным ртом, смеясь, задыхаясь, пытаясь вырвать победу любой ценой. И вдруг поняла – проиграла. В отчаянье пихнула его в грудь, плюнула матом в лицо:

– Не хочешь? Не хочешь?…А может, не можешь?! Так ты меня не суди, лучше помоги материально. Не мы, а вы устроили нам такую житуху – совки. А у меня мать больная дома лежит, брат маленький…и жрать не хер! Так – то вот, генерал! Позолоти ручку, Шон…

– Пошла ты…хъартай гьой…Пошла вон! Сопливая дрянь! – Он насилу сдержался, чтобы не влепить ей затрещину.

Медные кулаки сжались с синими стариковскими венами, блёклые, впалые щёки схватились кармином. Под вязаным шарфом гневно ходил кадык, в зрачках вспыхнуло отвращение.

Брюнетка отшатнулась от него, как от огня. Беспощадный блеск стерегущих её глаз – испугал. Поджарый носатый старик с высохшей жилистой шеей, похожий на беркута, больше не был предметом её вожделения. С площадной откровенностью она сыпала руганью, на лице дёргались злые дуги бровей, брызжущий нервный смех мстительно щурил вульгарно обведённые жирной тушью глаза.

« Вот же сучка приблудная! Блядь твоё имя! Руки белые – работы не знают. А была б при муже, при детях…Знала бы на какой стене плеть висит. За делами некогда будет задом вертеть… Иай, кобыла гладкая…На уме – одни кобели, игрища, пьянство, да улица…Тьфу, бахунеб унти 3 3 Зараза (авар.) !»

– Ну ты-ы…совок!! – красногубая шлюха сделала непристойное движение и, играя бровями пошла под срамной хохот своих сикух к стеклянным дверям. У порога торопливо оправила кофту и громко выкрикнула ошалевшему генералу:

– Ты за это ещё заплатишь, старый коз-зёл!

* * *

Танкаев запахнул расстёгнутое пальто, решительным шагом пошёл прочь. Угрозы шлюх, летевшие в спину, его занимали мало. Другое серьёзно тревожило-теребило сознание. Ему опять казалось, что к его кожаному пальто, туфлям прилипла незримая паутина. И кто-то скрытный, как вражеский снайпер, смертельно-опасный, неотрывно следит и ведёт его.

« Похоже, и впрямь права жена».. На нас, генералов, оставшихся верными присяге Союзу…В Москве открылась охота, как на волков». Он снова бросил беглый взгляд на подозрительный «мерседес». Тот оставался на месте, тлея зловещими красно-гранатовыми габаритами.

…Обходя строй машин, ища взглядом значок метро, он испытывал незнакомое прежде страдание. Нет, не душевное, не психическое, а особое страдание плоти, когда боль возникает в самых кровяных клетках кожи и мозга, будто их растворяют в бесцветном растворе, рассасывают в желудочном соке. Было отчётливое ощущение, что его плоть, его энергия являются банальным кормом для какой-то иной, чужой, присутствующей здесь жизни.