Артем Приморский - Раскаты

– Он не врач, мама! Он просто… – быстрая звонкая оплеуха дернула голову девушки в сторону.

– Дрянь ты бесстыжая, неблагодарная! – вскричала женщина. – Этот человек спас твоему отцу жизнь, а ты вот как заговорила, паскуда?!

– Мама!

– Молчи, дрянь! – еще оплеуха, и еще одна – Арцыбашев осторожно оттащил Елизавету Макаровну от дочери, пока она не вцепилась в ее волосы.

– Ты в ногах должна ползать, змея! – яростно бросила женщина. – Ни одного письма, ни одной весточки! Только деньги и просила! Все – больше не будет никаких институтов! Будешь сиделкой при отце!

– Да хватит вам, Елизавета Макаровна, – мягко сказал Арцыбашев. – А вы лучше бы ушли, – посоветовал он едва не плачущей Ирине.

Женщина нервно обняла его руки:

– Александр Николаевич, я ведь всегда была с ним, все видела…

– Если хотите, пойдем к нему в палату. Он еще не очнулся, но вы можете убедиться, что он жив и невредим.

– Пойдемте, отец родной, пойдемте.

– И не надо так сильно переживать за вашего мужа, он поправится. Если хотите, закажем ему из-за границы кресло-каталку.

– Что угодно, отец, что хотите…

– Вы главное, после лечения напомните ему счет оплатить.

10

Арцыбашев вернулся в свой кабинет только после пяти. Утомленный сегодняшними событиями, он плюхнулся в кресло, закрыл глаза и моментально задремал.

Через несколько минут в дверь постучали.

– Да?.. – дернувшись, хрипло спросил доктор.

Вошел довольный Маслов.

– Поздравляю с успешно проведенной операцией, Александр Николаевич, – весело сказал он, ставя на стол бутылку с коньяком. – Предлагаю отметить.

– Стаканы в шкафу, пользуйтесь… – Арцыбашев снова закрыл глаза.

– А вы, разве, не будете?

Доктор мотнул головой.

– Почему же?

– Устал я, Петр Геннадьевич. Иногда делаю операцию и думаю – какого черта я хирург, а не, скажем…

– Художник?

– Нет. Мне бы профессию попроще. Хотя нет, дело даже не в профессии… – Арцыбашев открыл глаза, потянулся за бутылкой. – Дело в голове.

– В смысле?

– А вот так, – распечатав коньяк, он разлил по стаканам. – Нет ей покоя. Все видит и слышит. Хотела бы жить легко, да не может. По крайней мере, здесь.

– Я не понимаю, – признался Маслов.

– Я тоже, порой, ни черта не соображаю, – Арцыбашев чокнулся стаканом и выпил. – Домой хочу – надоело здесь околачиваться.

– Может, куда-нибудь отправимся вечером? – спросил Маслов, зная, что доктор наверняка откажется.

– Нет, Петр Геннадьевич, – устало улыбнулся Арцыбашев. – Пусть каждый развлекается по-своему.

Возвращаясь домой, Арцыбашев мечтал о теплом освежающем душе. Смыть с себя всю больничную вонь и грязь, которой он облепился за день, смыть неприятный осадок общения с Масловым.

Управляющий сказал, что Софья Петровна и Вероника уехали в цирк.

– Давно?

– Часам к пяти представление.

– Хорошо. Пускай развеются… – Арцыбашев поднялся в гостиную, огляделся.

– Желаете пообедать?

– Впору ужин подавать. Я сейчас не голоден, Иван.

Доктор зашел в спальню. В этой комнате все было новое и дорогое, делалось под заказ, по выбору и вкусу Анны – все, кроме тяжелой дубовой кровати, доставшейся Арцыбашеву от родителей, и ставшей, несмотря на протест жены, супружеским ложем.

Ее сделал еще прадед – беднеющий помещик, у которого была страсть к работе с деревом. Он постарался на славу, украсив изголовье, изножье и бортики искусной узорчатой резьбой. На этой кровати родилась Софья Петровна и годы спустя, на ней же, она провела первую брачную ночь с отцом Арцыбашева. Он умер рано, от тяжелой пневмонии, не дожив даже до сорока. Анна считала, что спать на чужой кровати (на которой не только рожали, но и умирали) очень плохо. Может, ей просто не нравился стиль резьбы? Арцыбашев был уверен – кровать однажды перейдет его потомкам; и эта эстафета от мертвых к живым будет продолжаться очень, очень долго…

Арцыбашев открыл платяной шкаф – длинный, от одного конца комнаты до другого. Внутри он был поделен перегородкой. Половина Анны – стройные ряды платьев, картонки со шляпами, коробки с туфлями, большую часть из которых она даже не успела одеть. Доктор наклонился вглубь шкафа, осторожно втягивая воздух. Запах жены пока витал здесь. Если убрать все ее вещи, как быстро он исчезнет?

«А если оставить на вырост? Нет, глупости», – мужчина отбросил эту затею. Откуда ему знать, какой будет мода через десять, через двадцать лет? Ника должна ходить в новых нарядах, а не в платьях своей сумасшедшей матери.