– Ну, знаешь, так мы далеко зайдем.
Орлов встал со скамейки и пошел прочь.
– Обиделся, – прошептал задумчиво Генрих.
* * *
Генрих пришел на стоянку самолетов, его уныло, с виноватым видом встретил техник Митин:
– Ваня, ты почему здесь, ведь ты болен?
– Я услышал о происшествии и пришел посмотреть самолет, – покашливая, сообщил техник.
– Не волнуйся, Ваня. Тебя никто не подозревает, так что иди домой и лечись. Ты мне здоровым нужен. Чтобы через три дня был на работе как свежий огурчик, ступай.
– Есть, товарищ командир, – ответил техник и ушел.
Генрих проследовал в штаб. На пороге его встретил дежурный.
– Штайнер, ты слышал новость?
– Какую еще новость?
– В камере ОГПУ арестованный техник покончил с собой.
Генрих был потрясен. Немного подумав, он обратился к дежурному:
– Слушай, Петров, дай мне срочно дежурную машину, мне в город надо.
– Хорошо, – произнес дежурный и добавил: – Прошу долго не задерживать машину.
– Спасибо, ты настоящий друг.
Генрих заскочил в кабину автомобиля и крикнул водителю: – Давай в город, и быстрей!
Водитель резко рванул с места. Набрав предельную скорость, он доставил его в город. Выйдя из автомобиля за квартал от ОГПУ, Генрих быстро добрался до места. Дежурный проводил его в кабинет Ждановича.
– Заходи, Генрих, рад тебя видеть, – сказал хозяин кабинета, увидев гостя.
– Георгий Михайлович, это правда?
– Да, Генрих! Сегодня утром нашли его повешенным. Сам он этого сделать бы не смог. Кто-то ему помог?
– Да вы что? В вашем-то учреждении! – удивился летчик.
– Сам не понимаю, кадры работают проверенные. Сейчас всю конвойную смену вместе с начальником арестовали. Следователь к делу подключился. Завелась какая-то паршивая овца. Ты что стоишь? Присаживайся!
– Некогда мне здесь рассиживаться. Меня ждут дела.
– Да подожди ты со своими делами. Тут только что Орлов был. Обижается на тебя. Он говорит, что ты его подозреваешь. Ты не прав – Орлов наш сотрудник. Я запрещаю делать преждевременные выводы, так можно дров наломать. Понял?
– Понял, Георгий Михайлович. Это я так, к этому меня привело логическое умозаключение.
Жданович с недовольным видом смотрел на Генриха и поморщился:
– Не привело, а подвело. В людях надо разбираться, Штайнер, – хмуро произнес чекист.
Неожиданно зазвонил телефон. Хозяин кабинета поднял трубку и выслушал.
– Хорошо, сейчас буду, – ответил Жданович и продолжил: – Все, мне пора к следователю. А ты иди и запомни, что я тебе здесь говорил.
Таинственное двухэтажное здание ОГПУ находилось в центре города Ливенска. Фасадная часть здания выходила на центральную улицу, а ее двор и небольшая тюрьма располагались за зданием, в тыльной ее части. С двух сторон к зданию примыкал глухой каменный забор, который и опоясывал всю территорию этого заведения площадью полгектара. Трехэтажная кирпичная тюрьма была старой постройки, на окнах имелись прочные решетки, которые не оставляли никаких шансов обитателям этого заведения сбежать. В следственной комнате производился допрос арестованного охранника. Следователь Земцов, крепкий мужчина средних лет, сурово смотрел на арестованного Казымова и говорил:
– Я тебя предупреждаю в последний раз, Рахим: если ты всю правду не расскажешь, то я тебя, как врага народа, лично расстреляю вот из этого нагана.
– Гражданин следователь, я боюсь. Мне и моей семье угрожают. Накануне моя дочь пропала, она не вернулась из школы. Мне подкинули записку с угрозой: если я все расскажу, то дочь свою больше не увижу.
– Врешь, Казымов! Ты все врешь! – возмущенно воскликнул следователь.
Дверь открылась, и вошел Жданович. Земцов встал.
– Сиди, сиди, Степан, я послушаю, что этот басмач говорит.
Арестованный Казымов повернулся к вошедшему начальнику и обиженно произнес:
– Эх, гражданин Жданович, я специально, что ли, меня заставили под угрозой смерти моих близких людей.
Жданович сердито спросил:
– За что ты человека убил, басмач недобитый? Если сейчас все не расскажешь, то я тебя расстреляю, мне дано такое право. Твою жену и детей, как семью врага народа, мы отправим на север по этапу, и вряд ли они выживут в этой холодной и голодной северной тундре.
Узбек Казымов покраснел. Он смотрел на начальника, и из глаз его потекли слезы.
– Ты меня на жалость не бери, Казымов, я тоже человек. Если все честно расскажешь, то семью мы не тронем. В этом случае тебя отдадим под трибунал, он учтет твое откровенное раскаяние, и, может быть, тебя не расстреляют. Сейчас все зависит от тебя, Рахим.
Читать дальше