Дмитрий Марущенко - 10 лет благоденствия. Том I

– У нас тут тоже взрастают свои тайные общества.

– Надо же! Как многого я пропустил. Неужели ты решил создать тут свой Тугендбунд?

– У меня действительно была идея и, признаюсь, она до сих пор есть.

– О, Мишель! Что за вздор! Какой прок от этих глупых сообществ болтунов и мечтателей в мирное время. Пруссаки и немцы выступали с ясной программой противостояния французам. Для этого они, можно сказать, из разношерстных разноплеменных людишек начали сплочать народ, образуя единую нацию.

– А правда, что твой добрый друг Штейн этому способствовал?

– Генерал Штейн замечательный человек и одаренный, талантливый генерал и политик. Но, как ни странно, при его неугасаемой сумасшедшей энергии и неутолимой жажды деятельности, к этим обществам не имел никакого отношения.

Сделаем тут небольшую пометку и вставим пару слов об этом генерале Штейне, о котором говорит Тургенев. Николай Иванович во время заграничного похода был прикомандирован к знаменитому прусскому генералу, во время всеобщей войны с Наполеоном перешедшего на службу русскому императору. За почти три года совместной службы они сблизились, сдружились, служба дружбе им совсем не мешала, ибо каждый в своем новом друге нашел человека огромной чести и честности. K скромной оценке Штейна, которую Тургенев ему тут дает, мы можем добавить лишь, что этот генерал по всей Европе приветствовал революционные настроения, которые были направлены не против монархии, но против Наполеоновского режима, захватившего суверенитет целой Европы. Одним из двигателей этих революций считались тайные общества, наподобие прусского Тугендбунда, образовавшегося еще в 1808 году. И так как пруссак Штейн хвалил подобные организации, да еще подстрекал народы к их созданию и увеличению, многие по всей Европе были уверены, что Штейн был одним из создателей и организаторов самого знаменитого из них – того самого Тугендбунда. Но, как видим из рассказа Тургенева – одного из самых близких тогда к Штейну людей, это были лишь слухи, и жертва этих слухов это опровергала. Так что у нас, пожалуй, нет выбора, кроме как податься на честность Тургенева и поверить в то, что он говорит.

– Тогда у пруссаков была веская причина к такому воодушевлению, – продолжал Тургенев. – Они находились под уничижающей их всякое самолюбие игом Наполеона. Но у нас нет этих французов. Мы избавились от них без помощи революций, прокламаций, масонов и прочей галиматьи!

– Зато у нас есть Польша, которая может обернуться нам еще большим горем, чем французы. Впустить в пределы империи поляков – все равно что разместить пороховые бочки рядом с печкой.

– И ты предлагаешь завести антипольский кружок?

– Повторюсь, у меня была такая мысль.

– Я рад, что она была, а не есть.

– Но тут в Петербурге образовывается целое и уже немалое тайное общество. У них нет пока определенного устава, правила их просты, да и мало кто из их членов к ним придерживается.

– Как я понял, ты к ним не пристал.

– Верно, я не вступил. Пока у них все слишком неопределенно. Кстати, странное дело, что меня пригласили они к себе, а тебя с твоей известностью, обошли стороной.

– Кто я, и кто ты! Сравнил несравнимых. Героя войны и какого-то служенника, о которым за время отсутствия все забыли, как не знали.

– Но ты дал хороший повод вспомнить тебя тем, кто забыл, и узнать тем, кто тебя не знал.

– Да, действительно. Я был готов к тому, что цензор не допустит эту книжку к печати.

– Радуйся этому, но не удивляйся, если вдруг ее запретят и начнут изымать из обращения.

– Думаешь, к этому есть предпосылки?

– Думаю, что следующие годы правления Александра будут не столь свободными и счастливыми, как сейчас. Так что с книжкой ты успел. Она сделает тебе доброе имя, за которое тебя поставят в высокие чины, а там постарайся работать так, чтобы новые твои дела принесли тебе новую славу и как можно лучше закрыли старую. На всякий случай, знаешь ли.

– Ну что ж. Если бы мы пили шампанское или вино, я бы предложил тост за гражданские свободы.

– Наступают такие времена, что пить придется один лишь чай, а то и простую воду.

– Ну, прост тогда!

В гостиной пробили часы. Орлов, над чем-то задумавшийся, переспросил Тургенева, сколько пробило часов. Тургенев, отпив чаю, ответил, что пять часов.

– О, как быстро летит время! Извини, друг, но мне пора собираться в путь-дорогу.

Орлов засуетился и привстал из-за стола. Тургенев не колышась оставался за столом.