Екатерина Франк - Под флагом цвета крови и свободы

На палубе и впрямь творилось что-то странное: стоило Эдварду выбраться из трюма, как он сразу же наткнулся в толпе ожесточенного спорящих людей сперва на Джека, с крайне озабоченным видом втолковывавшего что-то Макферсону, затем на Питера, мгновенно отвесившего ему затрещину и возмущенно поинтересовавшегося, где его, Эдварда, носит, но ответить ничего толком не успел. Рулевой Фрэнк Морган, дюжий широкоплечий человек лет сорока пяти, вечно хмурый и имеющий привычку брать на себя боцманские обязанности по так называемым «обучению» и «воспитанию» молодых матросов, своей ручищей бесцеремонно сгреб его за шиворот и пояснил:

– Поплывешь с ними: жаль добрых ребят пускать на такое.

– Значит, все–таки… – не то возмущенно, не то испуганно начал было Питер, но Морган, даже не взглянув на него, отрезал:

– Приказ капитана. Бери тех двоих и поторопись, долго вас ждать никто не будет.

В том, что именно и какого черта произошло, Эдвард с грехом пополам разобрался лишь после того, как они четверо, спустив шлюпку на воду, взялись за весла, и хмурый и крайне встревоженный Питер снизошел до скупых объяснений:

– Вон тот островок на горизонте видишь? С него, значит, выстрел и раздался. Может, кто-то помощи просит, а может, все это какая-нибудь засада. Капитан наш не захотел рисковать, поэтому…

– Поэтому послали тех, кого не жалко, – понятливо усмехнулся Эдвард. От нестерпимых жары и духоты у него так раскалывалась голова, что ощущение опасности даже отошло на второй план.

– Эй, ты за себя говори, Неудачник! – задетый за живое, крикнул сидевший на носу Дэнни – самый молодой из них четверых. – Тебе-то, может, уже нечего терять, но я сегодня умирать не собираюсь!

– Притихните оба! Раз уж нас приговорили, придется выкручиваться самим, – проворчал Эйб, уже пожилой и самый опытный среди них, запойный пьяница и картежник, благодаря чему и оставался в свои сорок лет простым матросом и вдобавок имел нелестную репутацию человека, которому нельзя верить. Однако теперь Питер с нескрываемой надеждой смотрел на него:

– И как мы будем это делать?

– Будто ты сам не понимаешь, – буркнул Эйб, прищуренными красноватыми глазами разглядывая голубоватый силуэт крошечного островка впереди. – Причаливать не станем, пройдем так в пятидесяти ярдах от берега, покричим для виду и вернемся. Я прихватил три мушкета – держите наготове, – велел он, заранее раздавая оружие Питеру, Дэнни и самому себе. Эдвард стиснул зубы: у него имелся с собой кремниевый пистолет с запасом в десяток пуль, но ставить остальных в известность об этом теперь было глупо и бессмысленно. Оставалось лишь молча проглотить обиду и продолжать грести.

– Тебе, Неудачник, не даю, а то вдруг спьяну ногу себе прострелишь, – хрипло рассмеялся Эйб, вновь берясь за весло. Питер и Дэнни поддержали его дружным хохотом.

Дойли молчал, гребя все сильнее и ожесточеннее, так, что шлюпку, несмотря на течение, все равно постоянно заворачивало на правый, противоположный борт. Солнце слепило глаза, мучительно хотелось выпить – уже не рома или вина, а простой пресной воды, которая на корабле была куда ценнее любого алкоголя – к тому же голова с каждой минутой принималась болеть все сильнее, жгучим раскаленным обручем обнимая лоб и впиваясь в виски, добираясь, казалось, до самого черепа. Эдварду было уже совершенно все равно, куда они гребут и что их ждет, и он даже не поднимал слезящихся глаз на издевательски сверкающую морскую гладь, надеясь лишь, что через какое-то время его товарищи скажут, что можно разворачивать шлюпку и отправляться обратно на корабль.

На корабль, где снова будет грязная, тяжелая работа, любопытные взгляды остальных: и сколько ты еще продержишься, гордый Эдвард Дойли, бывший офицер бывшего короля и нынешнего правительства? Недостойный даже того, чтобы просто зваться хорошим матросом, знающим свое дело – в какую ночь вместо ночной вахты, самими пиратами названной «собачьей», ты проберешься в трюм и там потихоньку удавишься, перед тем напоследок еще раз приложившись к краденому рому? Ибо даже им, пиратам, отлично известно, что трезвым ты ни за что не осмелишься свести счеты со своей жалкой жизнью, потерявшей цену и для тебя самого…

– Эй, ты оглох, что ли? Влево заворачивай, говорю! – с силой пихнув его в спину, зло выкрикнул Дэнни. Эдвард вскинул на него пустой, отрешенный взгляд:

– Я слышу. Вдоль берега пойдем?

– Даже подзорной трубы для нас пожалели. Не видно ни черта, не здесь будь он помянут, – пожаловался Эйб Питеру, словно не заметив ни оплошности Эдварда, ни выходки Дэнни.