Игорь Додонов - «Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

В ноябре 1940 года во время визита В.М. Молотова в Берлин, финский вопрос стал чуть ли не основным камнем преткновения между германской и советской сторонами. Молотов, упирая на то, что Финляндия входит в советскую сферу влияния, настаивал «на окончательном урегулировании финского вопроса» . Что понимал советский наркоминдел под «окончательным урегулированием» сказать трудно. Сейчас однозначно утверждается, что Советский Союз хотел оккупировать всю Финляндию. В принципе, Молотов сам дал повод для таких утверждений, ибо в ответ на неоднократные вопросы Гитлера, как, собственно, Советский Союз представляет себе это урегулирование, ответил, что « в тех же рамках, что и в Бессарабии, и в соседних странах». [73; 37]. Какая удобная формулировка для всех нынешних «правдоискателей»! Оккупация! СССР хотел захватить Финляндию! Но извольте, господа хорошие. Что подразумевается под соседними странами? «Латвия, Литва, Эстония», – не задумываясь, однозначно отвечают «правдоискатели». Но разве между судьбой Латвии, Литвы, Эстонии с одной стороны и судьбой Бессарабии – с другой можно ставить знак равенства? Первые были независимыми государствами и вошли в состав СССР по решению законно избранных органов власти. Бессарабия была составной частью Румынии, захваченной ей у России в период гражданской войны. Её захват Советская Россия никогда не признавала юридически, считая границу с Румынией всего лишь демаркационной линией. Итак, Бессарабия – всего лишь часть Румынии к 1940 году. Её вхождение в состав СССР не оформлялось никакими референдумами, решениями органов народного представительства и прочее. Советский Союз попросту вернул своё, по всем законам ему принадлежащее.

Так что хотел Советский Союз, имея в виду Финляндию? «Оттяпать» от неё часть или захватить её полностью? Где они, эти рамки, существование которых продекларировал Молотов?

Быть может, Молотов имел в виду совсем не это. Вот его ответ на первый вопрос Гитлера, касающийся «урегулирования финского вопроса» :

«Всё будет в порядке, если финское правительство откажется от своего двусмысленного отношения к СССР, и если агитация населения против России… будет прекращена» [73; 37].

А вот одно из условий, на которых Советский Союз соглашался принять проект пакта Четырех держав (Германия, СССР, Италия, Япония), предложенный Гитлером во время визита Молотова в Берлин:

«1. Германские войска должны немедленно покинуть Финляндию, входящую в советскую зону влияния, а Советский Союз со своей стороны гарантирует мирные отношения с ней и защиту в этой стране германских экономических интересов» [73; 38].

Положа руку на сердце, можно ли на основании вышеприведенных высказываний Молотова и условий, выдвигаемых советской стороной, говорить о реальных намерениях СССР в отношении Финляндии? С уверенностью можно утверждать одно – СССР хотел видеть в Финляндии дружественное государство, на территории которого не было бы войск ни одной третьей державы (в частности, Германии). Линия, которую СССР вел в отношении Финляндии, начиная с 1944 года, косвенно это подтверждает. Наша страна не захватила Финляндию полностью, не стала насаждать в ней просоветский режим, но постаралась сделать все, чтобы отношения с этой страной носили добрососедский характер.

Зато Гитлер на ноябрьских переговорах с Молотовым в полной мере продемонстрировал, что не потерпит более никаких ущемлений интересов рейха в Финляндии и шире – в Скандинавском регионе. Дискуссию о Финляндии с советским наркоминделом он вел на повышенных тонах, чуть ли не срываясь в истерику. Фюрер заявил, что он не допустит никакой новой войны в районе Балтики, так как эта новая война даст англичанам и повод, и возможность для вмешательства, создаст угрозу поставкам в Германию шведской руды и финского никеля и леса [75; 65], [73; 37]. По мнению Гитлера, «все стратегические требования России были удовлетворены её мирным договором с Финляндией» [73; 37].

В пору задаться вопросом: «Если бы у Гитлера была возможность высказать все эти претензии Советскому Союзу не в ноябре 1940 года, а в октябре-ноябре 1939 г., то упустил бы он такую возможность?» Речь здесь идет, конечно, не о чисто технической возможности (т.е. проведении советско-германских переговоров в тот момент), а о весомости претензий, способности противостоять действиям Советского Союза в данном регионе. Ответ очевиден: если бы мог, фюрер «показал зубы» СССР ещё осенью 1939 года. Но на тот момент, по причинам указанным выше, он сделать это был не в состоянии.