Игорь Додонов - «Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

В таких условиях советский рынок был просто необходим полякам. И тем не менее, они до 1939 года слышать о торговом договоре с СССР ничего не хотели. Умно? Нам кажется, что нет.

С 1926 года Советский Союз неоднократно предлагал полякам заключить пакт о ненападении. Поляки «снизошли» до нас только в 1932 году и заключили пакт на целых три года. В 1934 году они продлили его действие ещё на десять лет. Скажите, это нормальный подход к отношениям с соседним государством? Причём, польская верхушка должна бы была понимать, что СССР – не Литва. Иметь хотя бы сносные отношения с таким соседом – вопрос жизненно важный. Но до 1932 года, судя по всему, не очень понимала. И более того, имела некоторые виды на определённые советские территории (Украину). При таком подходе пакт о ненападении с СССР, и впрямь, зачем был нужен Польше?

В течение 1932 года в Женеве шла конференция по разоружению, которая в итоге свелась к поиску формулы, позволявшей Германии получить равные права на вооружение. В ходе конференции Польша старалась добиться гарантий своих границ с Германией, но эта цель так и не была достигнута. В то же время в Германии существовала реальная угроза прихода к власти Гитлера, который своей воинственной риторикой внушал польским лидерам немалые опасения за свои западные рубежи. Всё это заставило их несколько пересмотреть свои позиции. Они решили подстраховаться и обезопасить себя с Востока. Поэтому в 1932 году поляки пошли на подписание пакта с СССР [53; 130], [58; 24].

В июле 1933 года Польша после долгих препирательств подписала предложенную СССР региональную конвенцию об определении агрессии [53; 132] 10 10 СССР, собственно, предлагал открытую конвенцию. На её региональном варианте настояли поляки, которых открытый вариант не устраивал [53;132]. . Но на этом желание улучшать отношения с СССР у поляков, фактически, и закончились. Не то, что бы они собирались их ухудшать, но и улучшать точно не собирались.

1 сентября 1933 года польский политик князь Сапега в публичной лекции о международном положении критиковал подписанную с СССР конвенцию об определении агрессии и утверждал, что главной целью польской внешней политик должно стать германо-польское сближение. По его мнению, для Польши выгоден аншлюс, поскольку это снимет давление германского национализма на польские границы [53; 133]. «Перед нами встал вопрос, – вещал Сапега, – будем ли мы форпостом Европы, расширяющейся в восточном направлении, или мы будем барьером, преграждающим путь европейской экспансии на Восток. Господа, история уничтожит этот барьер, и наша страна превратится в поле битвы, на котором будет вестись борьба между Востоком и Западом. Поэтому мы должны стать форпостом Европы, и наша внешнеполитическая задача заключается в том, чтобы подготовиться к этой роли и всячески содействовать европейской солидарности и европейской экспансии…» [53; 133].

История иногда выкидывает интереснейшие шутки: ровно через шесть лет после этой речи Сапеги, день в день, поляки «на своей шкуре» ощутили, каково это быть на практике «форпостом…европейской экспансии». Но пока «на дворе» год 1933-й. И то, что сказал Сапега, отнюдь не было мнением частного лица. Озвученные князем идеи вполне разделялись польской правящей элитой.

В ноябре 1933 года польский представитель, сообщавший советской стороне о нормализации отношений с Германией, заявил, что отношения с СССР завершены подписанием договора о ненападении, а с Германией только начинают развиваться [53; 134].

Вопрос о германо-польских отношениях в период от прихода Гитлера к власти до начала польского кризиса в 1939 году и о поведении Польши в это время на международной арене чрезвычайно интересен. Если в советское время его хоть в какой-то мере освещали, мы бы сказали – «аккуратненько», ибо боялись обидеть поляков, которые тогда были «типа друзья», то с приходом «демократии», когда везде и всюду вдруг стал виноват Советский Союз, разговоры на эту тему «правдолюбцами» были прекращены. Оно и понятно: из СССР усиленно делали «злодея», а из Польши, уже в силу первого обстоятельства, стали лепить «агнца». Да только на деле у «агнца» «зубки были волчьи», а «душонка была продажной».

Примечательно, что отношения Польши с демократической Веймарской республикой были гораздо хуже, чем первоначально складывались с рейхом: «догитлеровские» немцы не признали и не простили захвата поляками своих земель. А вот Гитлер первоначально, казалось, позабыл об этом захвате.