Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

Вдруг Джудит попала в какую-то толпу. Уже вечер, холодный вечер; морозный мрак взрывается сиянием фонарей. Наверное, подумала Джудит, мы пришли на сретенскую ярмарку. Девочка двигалась вместе с толпой, но возвышалась над ней, поскольку сидела на крепких мужских плечах. Папиных плечах. Ее ножки обхватили его шею, и он держал их за лодыжки; она зарылась пальцами в его волосы. Густые и темные, как у Сюзанны. Джудит погладила мизинцем серебряное кольцо в его левом ухе. Он засмеялся — она почувствовала изданный им вибрирующий звук, словно отдаленный рокот грома, он передается от него к ней, — помотал головой, и серьга забренчала, стукая ее по ноготку. И мама рядом, и Хамнет, и Сюзанна, и бабушка. Отец решил прокатить Джудит на своих плечах: он выбрал именно ее.

Впереди полыхал яркий свет. Жаркие огненные жаровни горели вокруг деревянного помоста, языки их пламени колыхались на уровне ее роста, увеличенного благодаря тому, что она сидела на плечах отца. На помосте стояли два человека в красных, украшенных золотым шитьем и множеством кисточек и ленточек нарядах; их головы увенчивали высокие шляпы, а на белых как мел лицах выделялись яркие алые губы и угольно-черные зигзаги бровей. Один из них, издав пронзительный вопль, бросил другому золотой мяч; а второй вдруг встал на руки и поймал летевший мяч ногами. Отец, отпустив ее ножки, принялся хлопать в ладоши, и Джудит мгновенно вцепилась в его шевелюру. Она испугалась, что упадет, свалится с плеч прямо в возбужденную, беспокойную толпу, от которой пахло картофельными очистками, мокрой собачьей шерстью, потом и жареными каштанами. Кроме того, вопль размалеванного клоуна жутко напугал ее. Ей не нравились и пылающие жаровни, не нравились изломанные черные брови, вообще ничего не нравилось в этом представлении. Она начала тихо скулить, слезы заструились по ее щекам, падая, словно жемчужинки, в отцовские волосы.

Сюзанна и ее бабушка, Мэри, все еще не вернулись домой. Мэри остановилась поболтать с одной из прихожанок: они обменялись сомнительными комплиментами, улыбаясь и похлопывая друг друга по плечам, но Сюзанну их любезности не обманули. Она поняла, что этой женщине не нравится ее бабушка; женщина невольно оглядывалась, опасаясь, не заметил ли кто-нибудь из знакомых, что она разговаривала с Мэри, женой опозоренного перчаточника. Сюзанна знала, что многие горожане, раньше дружившие с их семьей, теперь стремились при встрече перейти на другую сторону улицы. Это продолжалось уже много лет, но с тех пор, как ее дедушку оштрафовали за непосещение церковных служб, горожане потеряли даже притворную вежливость и проходили мимо, не замечая их. Сюзанна видела, как ее бабушка специально преградила путь этой женщине, чтобы она не смогла уклониться от разговора с ними. Девочка уже многое понимала. И такое понимание сильно злило и обижало ее, оставляя в душе горький осадок.

Лежа в одиночестве на своей постели, Джудит то открывала, то закрывала глаза. Она никак не могла сообразить, что же случилось сегодня. Еще утром они с Хамнетом играли с котятами, поглядывая, не идет ли бабушка, поскольку Джудит велели нарубить растопку и отскоблить стол, пока Хамнет делал домашние задания, — а потом вдруг она почувствовала странную слабость, боль в спине и покалывание в горле. «Я плохо себя чувствую», — сказала она брату, и он, оторвавшись от игры с котятами, пристально посмотрел на нее. И вот теперь, лежа в постели, девочка уже не понимала, как она попала в спальню, куда подевался Хамнет, когда же придет ее мать и почему никого нет рядом с ней.

Служанке понадобилось много времени, чтобы выбрать, где купить на рынке молоко последней дойки, к тому же она с удовольствием пофлиртовала с молочником в лавке. «Ладно, ладно, постойте еще», — говорил он, не позволяя ей забрать бидон. «Ах, — отвечала служанка, пытаясь взяться за ручку, — почему вы не даете мне забрать его?» «Что забрать?» — игриво спрашивал молочник, удивленно поднимая брови.

Агнес закончила собирать мед, взяла мешок и розмариновый дымарь, направила его дым на роящихся пчел. Быстро загнав пчел в мешок, она аккуратно и бережно вернула их в сапетку.

Отец, находясь в двух днях езды от дома, в Лондоне, в этот самый момент быстро направлялся от Бишопсгейт к реке, где собирался купить одну из плоских пресных лепешек, продававшихся в местных лавках. Сегодня он изрядно проголодался; утром он проснулся очень голодным, но ни эль с овсянкой на завтрак, ни кусок пирога на обед не насытили его. Он бережливо относился к деньгам, тщательно прятал их и никогда не тратил больше, чем необходимо. На эту тему любили пошутить его коллеги. Они говорили, что он прячет свое золото в мешках под половицами; он лишь отмалчивался и посмеивался в ответ. Разумеется, они ошибались: все заработанное он отправлял домой в Стратфорд, или носил с собой, или, если отправлялся в поездку, аккуратно заворачивал и укладывал в подседельные сумки. И все-таки он не потратил бы и четырех пенсов без особой необходимости. Но как раз сегодня к вечеру ему настоятельно требовалось подкрепиться пресной лепешкой.