Ольга Андреева-Карлайл - Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации [litres]

В предисловии к французскому изданию приводится следующая цитата из работы французского историка Анри Гайо, изучавшего историю Сопротивления:

Русские солдаты, члены созданной немцами Русской освободительной армии (РОА), оказались на Западном фронте. В конце 1943 года в регион прибывает одна рота: 80 человек – в Руайян, 50 – на остров Ре, и столько же – на Олерон. После высадки, в августе 1944 года, их осталось всего 30 человек. Им удалось установить контакт с тремя семьями русского происхождения, которые жили на острове уже давно:

В Сен-Дени В. Андреев знакомится с В. Антоненко, затем с В. Орловым с батареи “Медуза” около Шассирона и Н. Головановым, И. Фатюковым и Е. Красноперовым с других батарей.

В Сен-Пьере на мельнице Куавр В. Сосинский вступает в контакт с двумя бывшими лейтенантами Красной армии Н. Васевым и Н. Серышевым и сержантом Педенко, солдатами вермахта на батарее Люш в Ла-Перрош.

Первая встреча русских с членами группы французского Сопротивления состоялась на мельнице Куавр (там участвовало 17 отважных). <���…> Были добыты карты девяти батарей, а сержанту Педенко на следующий вечер удалось украсть карту немецкого генерального штаба. Эту карту доставил на мельницу юный Иван Мартин, мадам Ариадна Сосинская за ночь сняла с нее копию, и в ту же ночь карту вернули на место.

24 ноября Н. Серышев взорвал склад оружия в Ла-Перрош. <���…> 28 ноября была взорвана батарея Шокр. Сосинского выслали с острова в январе 1945 года. Двоих русских солдат расстреляли 30 апреля 1945 года. <���…> Двое других утонули, пытаясь сбежать с острова и вплавь добраться до материка, и шестеро были замучены гестапо в Ла-Рошели [79].

Книга Ольги Андреевой-Карлайл, яркое мемуарное свидетельство, по метафоричности и глубине достигающее уровня настоящей прозы, рассказывает о ее взрослении на французском острове Олерон на фоне трагических событий Второй мировой войны. Остров, на который в 1939 году приезжает семья русских эмигрантов – трех породнившихся семей Андреевых, Сосинских и Резниковых, превращается в этом тексте в обобщенный образ их изменчивой жизни на чужбине.

Ольга Андреева-Карлайл, дочь писателя и поэта Вадима Андреева – одного из героев этой книги, несомненно, была одарена как живописным, так и писательским даром, идущим еще от ее деда Леонида Андреева. Однако в некотором смысле ее детство, невзирая на все горести, связанные с эмигрантским бытом и жизнью на Олероне во время оккупации, было намного счастливее, чем детские годы ее отца. Всю свою детскую жизнь она провела в окружении родных и близких людей, рядом с матерью, отцом, любимой бабушкой, и это не могло не наложить особый отпечаток на ее характер. На страницах книги перед нами предстает очень честная и умная девочка, намного проницательнее взрослых; она тоньше чувствует людей и положения, чувствует опасности, которые подстерегают ее прекраснодушных родственников. Оля зорко наблюдает за жизнью взрослых и, несмотря на то, что хорошо видит их недостатки, исполнена к ним огромной любви.

Вадим Андреев тоже ярко описал свои детские годы в повести “Детство”, где главным трагическим событием, которое разрушило привычный ход жизни семьи, была ранняя смерть матери. Смерть Шурочки, – как звали ее близкие – матери двух мальчиков Вадима и Даниила, – разорвала надвое и жизнь писателя Леонида Андреева. Младший сын Даниил никогда не помнил ее, так как его рождение в 1906 году стало причиной смерти матери.

Шурочка Велигорская росла в Москве в доме своей сестры Елизаветы Добровой. Вместе с ними в доме жила мать Ефросинья Варфоломеевна, приходившаяся двоюродной внучкой Тарасу Шевченко; с одним из ее сыновей будущий писатель Леонид Андреев учился в Орловской гимназии. Главой дома был Филипп Александрович Добров. Он родился в семье, где старшему сыну полагалось быть врачом. Его отца пациенты звали не Добров, а “доктор Добрый”. Филипп Александрович тоже полностью отвечал своей фамилии, пятьдесят лет он проработал в Первой Градской больнице в Москве. О своем приходе в дом Добровых Леонид Андреев написал: “…не будь на свете этих Добровых, я был бы или на Хитровке, или на том свете – а уж в литературу не попал бы ни в коем случае”. Для него здесь соединились огромная дружеская забота, вдохновение, страсть и надежда на счастье.

Двадцатисемилетний Леонид Андреев стал ухаживать за пятнадцатилетней Шурочкой Велигорской. Начинающий писатель вначале влюбился в ее старшую сестру Елизавету Михайловну, жену своего друга доктора Доброва, и только потом в юную Шурочку. Хотя девушка испытывала к нему ответные чувства, ее пугали требования Леонида Андреева к будущей жене, которую он видел самоотреченной рабой своего мужа. Шурочка Велигорская не считала себя готовой к подобной роли. Леонид Андреев стал думать о самоубийстве, тем более что Ефросинья Варфоломеевна была категорически против брака дочери с пьющим малоизвестным писателем.