Виктор Иутин - Кровавый скипетр

– Меж боярами единства нет. Нет и твердой руки, способной удержать власть и защитить земли, ибо государь мал, и всем заправляет его мать. Ежели собрать полки ваши и пойти на Смоленщину, можно вмиг вернуть себе земли, отвоеванные у вас покойным великим князем Василием…

Конечно, в первую очередь речь шла о Смоленске, его потеря была для Литвы колоссальной, и при этих речах невольно улыбка озарила лицо старого гетмана. И перед тем как отправить послание королю, велел приписать в грамоту сказанное князем.

Ответ короля не заставил себя ждать. Преисполненный радостью, он поручил гетману приставить к «беглецам» людей, дабы они проводили их в Краков, где находился королевский двор.

Семен, начав свою авантюру, с наслаждением мечтал, как сокрушит ненавистную Елену и Телепнева, а после… После мысли омрачались сами собой, и происходящее вокруг все больше казалось сном. Хотелось проснуться, убежать, но пути назад не было – наверняка в Москве Елена уже уготовила ему темницу с оковами…

Как братья там? Не в цепях ли? Не отобраны ли земли? Все это не давало ему покоя. Вспоминался отец, наставлявший жить трем братьям в мире, вспоминалась мать, тетка последнего великого князя Рязанского Ивана, коего великий князь Василий обманом заманил в Москву, заключил под стражу и тем самым подчинил Рязань Москве.

Мать рассказывала о доблестных рязанских князьях, о своем отце, и Семен помнил, как подкосилось ее здоровье, когда княжество предков ее перестало существовать. Теперь же Семен мечтал восстановить эту несправедливость, оторвать Рязань от Москвы и стать великим князем Рязанским. Затем, сместив Иоанна и его мать, завладеть и Москвой…

В этих мыслях князь и приехал в назначенное место.

Краков произвел странное впечатление на русских. Огромный город с каменными островерхими домами, плотно прижатыми друг к другу, был населен многими народами – и татарами, и армянами, и евреями, далекими от всего мира индусами; это лишь та часть населения, кою успели заметить приехавшие беглецы. Семен, въехав, озирался на вымощенные грязные улицы, на островерхие дома, и он решительно не понимал, как в этом неуютном, сыром городе можно жить. Двое католических монахов в долгополых рясах с четками в руках перешли дорогу. Грязные ребятишки оравой пробежали мимо. Насупленные шляхтичи расхаживали в тулупах и меховых сапогах, недоверчиво и злобно озираясь на странно одетых всадников. Скоморохи и причудливо одетые фокусники были тут и там, развлекали толпу.

– Батя, от чего король Жигимонт именуется великим князем Литовским, а живет в Польше, в Кракове? – спросил у Ляцкого его юный сын, еще не познавший ни женщин, ни ратного дела.

– Оттого, сынко, что хотят они объединиться уже много лет, но пока не могут! – отвечал, понизив голос, Ляцкий. – При прежнем короле Александре Ягеллоне сейм постановил, что иметь с того времени они будут одного короля, и короноваться он обязан здесь, в Кракове, но власть короля лишь в Литве является полной. Здесь же правит шляхта. Все как в Москве, сынко, токмо вместо шляхты у нас бояре…

Вскоре русичи приблизились к Вавельскому замку, чью высокую колокольню и они узрели, едва приближаясь к городу. Замок стоял на холме Вавель, от которого и получил свое название. Высокий, каменный, он совсем не походил на небольшой в сравнении с ним деревянный терем великого князя в Москве. Говорят, король – великий любитель моды, и после того как пожар уничтожил старый готический дворец, он отстроил его в стиле ренессанса с колоннами и арками, искусно расписав фасады, но русичи не ведали о европейской моде, потому просто молча озирали странный, по их меркам, дворец. Рядом возвышался кафедральный собор Станислава и Вацлава – место, где водружались короны на головы новых королей и где покоились их предшественники.

Бельского ждали и тотчас отвели к королю. Король Сигизмунд носил прозвище Старый, и немудрено – в апреле ему исполнилось шестьдесят семь лет, довольно приличный возраст для мужчины того времени. Король обрюзг и потучнел, толстую шею его перетягивал белоснежный кружевной ворот, горностаевая мантия на плечах ширила короля еще больше; шапочка с каменьями укрывала полысевшую голову. Брови грозно сведены к переносице, а под ними сверкали маленькие злобные глазки; рот капризно искривлен, нижняя губа невероятно толста и немного висит.

«Экий хряк на троне», – невольно подумалось Семену Бельскому, когда он вошел и поклонился. Его сопровождали двое сыновей боярских и Ляцкий – все преклонили колена пред королем Польским и великим князем Литовским. Говорили советники короля. Сигизмунд же молчал.