Виктор Смирнов - Колокол и держава

Накануне многие не ложились спать, молясь у домашних киотов. С рассветом оделись во все лучшее и под неумолчный звон колоколов семьями пошли в храмы. После литургии в Софийском соборе архиепископ Геннадий напомнил прихожанам о том, что уныние есть смертный грех, а посему надо до конца верить в благодать Божию. Люди стали было успокаиваться, но тут, откуда ни возьмись, в соборе появился пустынник Досифей. Растолкав священников, он взбежал на амвон и громогласно объявил наступление последнего часа. Толпа зашумела, зарыдала, заохала, пала на колени. Упирающегося Досифея служки силой выволокли из собора.

Время шло, уже отслужили заутреню, в окна собора пробились первые лучи солнца, прихожане зашептались, задвигались. На амвон снова взошел архиепископ Геннадий, призвав всех славить Господа. Соборный хор грянул «Многая лета!» Люди обнимались, у многих на глазах стояли слезы.

Весь следующий день Великий Новгород веселился и праздновал, однако пьянящая радость скоро сменилась похмельным отрезвлением. Стыдились собственного легковерия и опрометчивых признаний, жалели пожертвованного церквям имущества.

Вечером на волховском мосту появился пустынник Досифей. Долго глядел вниз, что-то бормоча себе под нос. Потом снял с себя медный крест и бросил его в воду, а следом с тихим плеском перевалился через перила и сам. Возле Антониева монастыря река выбросила утопленника на песчаную отмель, где хищные птицы клевали его до тех пор, пока какой-то сердобольный рыбак не закопал самоубийцу тут же на берегу под кустом кроваво-красной бузины…

Великое смущение охватило православную Русь. В городах и селах, на рынках и площадях только и разговоров, что про несостоявшееся светопреставление. В Москве прямо перед Успенским собором ораторствовал какой-то поп-расстрига:

– Люди добрые, это что ж получается?! Седьмая тысяча лет прошла, и пасхалия скончалась, а Второго пришествия Христа нет! Выходит, лгали нам святые отцы! И Евангелия лгут! Все лжа!!

В иное время за такие слова ему бы несдобровать, а теперь никто не возразил богохульнику. Храмы стояли полупустые, священники служили, не поднимая глаз. Многие прихожане требовали вернуть им назад пожертвования, а те, кто в ожидании конца света поспешно принял монашеский постриг, снова хотели вернуться в мир.

Зато откровенно торжествовали московские вольнодумцы во главе с братьями Курицыными. Да и как не торжествовать: попы-мракобесы посрамлены и все воочию увидели правоту тех, кого они клеймили еретиками.

А Зосима Брадатый продолжал хранить гробовое молчание, надеясь, что время утишит страсти. Однако негодование духовенства против митрополита, оставившего церковь безначальной в самое тяжкое для нее время, только нарастало. Однажды Зосиме принесли послание Волоцкого игумена Иосифа, которое тот разослал всем русским архиереям.

– На пастырском престоле ныне сидит скверный злобесный волк, облекшийся в пастырскую одежду, – дрожа от злости, читал Зосима. – Иже чином святитель, а произволением Иуда-предатель и причастник бесам, иже осквернил святительский престол, убо жидовству служит…

Дальше шли такие выражения, что у Зосимы потемнело в глазах. Его, Митрополита Московского и всея Руси, величали окаянным гонителем православия, калом блудным, прескверным сатаной, исчадием ехидны, сосудом злобы, змием стоглавым, сквернителем других содомскими сквернами, обжорой и пьяницей, по жизни свиньей!

За такие оскорбления следовало бы тотчас ввергнуть распоясавшегося игумена в темницу, но Зосима понимал, что все архиереи вступятся за Иосифа, а ссориться с ними сейчас было никак нельзя.

Только в ноябре митрополит решился созвать церковный Собор, который поручил Геннадию Гонзову составить новую пасхалию. Хотя Иосифа Волоцкого на Собор не пустили, митрополиту пришлось выслушать от архиереев немало гневных упреков, и только присутствие на Соборе великого князя спасло Зосиму от немедленной отставки.

Холуй он и есть холуй, презрительно глядя на пугливо вжавшегося в кресло Зосиму, думал великий князь. Гнать бы его взашей, да нынче как раз такой и надобен. Втайне государь был доволен. После всего случившегося церковь погрузилась в слабость и нестроение, а значит, теперь будет легче совершить с ней то, что было давно им задумано…

Посольский дьяк Федор Васильевич Курицын с утра пребывал в дурном настроении. Вчера, на торжественном приеме у государя по случаю заключения мира с Великим княжеством Литовским, произошел обидный казус, едва не стоивший ему карьеры.