Семен Гейченко - У Лукоморья [5-е изд.]

Особенно интересна эта «книга» зимой, когда пруд скован льдом, запорошен снегом. Смотришь утром на снег и читаешь следы ночных гостей Михайловского. Вот беличьи следы, вот следы косого, который летел куда-то в сад, несомненно, поглодать спустившиеся от мороза к земле яблоневые ветви. А вот следы горностая, прибежавшего на водопой... Он живет под домом, где обычно летом останавливается Михаил Александрович Дудин. Там горностай выводит свое потомство — зверята возятся, пищат... Один раз они так перепугали писателя, что тот всю ночь заснуть не мог.

А это что за веревочка из кругленьких следов, прямая, как по линейке? Это следы старого «друга» Михайловского — Лисы Патрикеевны. Она ходила к вольеру полюбоваться петухом и утками, сидящими в клетках... Что она им напевала-выговаривала — об этом в старинной сказке хорошо рассказано.

А это что за кружево из маленьких точек? Это куда-то перебегала мышка-норушка — полёвка...

А вот и следы ночных похождений моего михайловского «кота ученого» — Василия, который переловил всех мышей в домике няни, амбаре — повсюду...

А вот и диво-дивное — огромные, прямо лошадиные следы! Они ведут к моей избе, к поленнице дров, к кустам смородины, к кормушке, где лежит зерно для пичуг. Это гулял здесь ночью лось. Он часто проходит по Михайловскому. Любит почесать пузо о штакетную ограду, попробовать ветви фруктовых деревьев...

Я люблю читать эту «книгу». Иной раз, по прочтении ее, то кормушку переставлю на другое место, то корму добавлю. А неподалеку от «Острова уединения» лесники наши поставили для лося стожок сена и лоток с зерном.

Когда вы идете по горбатому мостику и глядите на пруд, попробуйте сами почитать «книгу», о которой я вам поведал,— честное слово, жалеть не будете!

За окном моей хижины — стоит высокая старая ель. Ей уже больше полутораста лет. Так утверждают лесоводы, но я и сам вижу, какая она старая. В осенние дни на вершину ее часто садятся серые тучи, им хочется отдохнуть, прежде чем лететь дальше, на юг, вдогонку за птицами...

— Эй,— кричу я туче,— куда это ты, растрепа, плывешь?

Она долго молчит. Ее корежит мозглятина, трясет свирепый ветер, н я еле слышу хриплый шепот:

— Лечу туда, не зная куда...

— Ну и лети с богом! — ору я.

И туча исчезает.

А я вновь припадаю к окну, и гляжу, и гляжу на все, что делается в саду, у речки, за холмом, смотрю глазами усталого старого кота, А на вершину ели уже уселась другая туча...

За окном моей хижины стоит яблоня. Я сажал ее сорок лет тому назад. Саженцу было тогда лет семь-восемь. А теперь яблоне уже под пятьдесят, и она старая-старая.

Яблони быстрее старятся, чем люди. Когда дереву пятьдесят лет, это значит, что человеку за то же время стукнуло сто. «Такова природа вещей», как сказал когда-то старик Лукреций.

Месяц назад люди увели с яблони ее веселых, румяных ребятишек, и дерево стало нищим, убогим и еще более дряхлым...

Я давно приметил, что яблоневое дерево, расстающееся с яблоками, старается спрятать хоть одного своего детеныша, спасти его от жадных человеческих рук. Прячет дерево своего последыша, помогают ему все сучья, ветви, листья. Ловко прячут, сразу ни за что не найдешь!

Долго висело последнее яблочко на моей яблоне. Где оно было спрятано— знали лишь яблоня да я. Я все смотрел на дерево и ждал того мига, когда яблочко пропадет, когда его заклюет свиристель, или украдет сойка, или сорвет и съест человек.

И вот однажды пришел в сад сторож. Долго и хитро разглядывал он каждое дерево, особенно мою старую яблоню: задирал ей подол, тряс сучья, работал, как сыщик на обыске в несчастном доме... Глядел, глядел — и все-таки нашел, что искал. А яблочко то было не простое, а наливное, как вино в хрустальном бокале!

Сторож схватил яблоко, открыл пасть и исчез за углом.

— Эй, стой, куда ты? — крикнул я ему вдогонку.

Сторож повернул назад, подошел к моему окну, оскалил зубы и сказал весело:

— Здравствуйте, а я яблочко нашел!

— Вижу, вижу... приятного тебе аппетита,— ответил я и отвернулся.