Остановилась «поклевать» ягоды и вдруг дуновение теплого хвойного ветерка принесло мне запах луковичного пота с гвоздичными духами. Помню, что я как-то инстинктивно посмотрела на тропинку — на песке чётко были видны следы двух пар ног. Сандалии моего отца и продавленная дырочка от женского каблучка. Мне послышались какие-то шорохи, и я припустилась бежать домой.
Прибежала в дом, голова моя полна путаными мыслями, сердце бьётся. Слышу, отец, напевая, поднимается по лестнице, подошёл к столу, нагнулся посмотреть, что я рисую, и… тот же запах, от которого я зажмурила глаза, как от ослепления.
Мне стало так тяжело и тошнотно на сердце, охватило предчувствие чего-то неизбежного и поворотного в нашей жизни. Вышла из дома, спустилась к реке, долго сидела и плакала, совсем как маленькая девочка.
А ещё через пару недель отец говорил с мамой и сообщил ей, что хочет развестись, так как он влюблён и не может больше лгать и вести двойной образ жизни, что он хочет правды в отношениях. Он всегда любил правду?! Даже жестокою, тяжёлую, непереносимую близкими людьми; но эта, правда, по его мнению, должна быть разделённой тяжестью. («Как же так, мне плохо, а ты, мол, в прекрасном неведении пребываешь»).
— Но я очень надеюсь, что вы обе полюбите Люсю и сможете ей помочь, особенно в её дальнейшем образовании. Она обладает особенным чутьём и способностями к искусствоведению. Думаю, что можно через пару лет подумать об Академии художеств.
— Папа, а как же её муж и дочь? Что же, они согласны, с твоим предложением взять Люсю замуж? — робко спросила я.
— Да с мужем у них давно нелады. Он алкоголик, работает на тракторе в колхозе… они разные люди. А девочка премилая, видимо, будет жить с нами.
Совершенно одурённый своей деревенской красавицей, он видимо совсем не представлял их будущей совместной жизни. Рай в шалаше предстоял быть тяжёлым и изолированным.
Конец наступил достаточно быстро. Отец получил развод, мама не препятствовала, она только плакала по ночам. Почему-то тогда мне казалось, что это не просто развод (после двадцати восьми лет жизни), а начало падения отца в пропасть. Мне хотелось удержать его от этого страшного шага, попросить переждать.
Всё было напрасно.
Муж-тракторист, узнав о намерениях моего отца, пригрозил, что убьёт его. А тонкая и чуткая Люся за такие намерения побила своего мужа поленом, после чего он отлёживался довольно долго в больнице.
Причём всё это происходило на виду и на радость местного деревенского населения, что было почище «мыльных» мексиканских сериалов в стиле «богатые тоже плачут».
Но свадьба не состоялась, невеста сбежала к мужу-алкоголику, не выдержав трёхмесячного окультуривания в городе на Неве. Через пару лет отец встретил её на станции Малая Вишера, в заплёванном и вонючем зале ожидания. Она не была причёсана как «бабетта», а была стрижена, курила папиросы «Беломор», от неё попахивало спиртным. Из деревни она всё-таки уехала и поселилась ближе к городу, на станции Малая Вишера. Продолжала преподавать в школе, муж к этому времени уже скончался от белой горячки, а дочка выросла в барышню и стояла за стойкой вокзального буфета.
Мы растворим любовь в стакане кусочком льда,
И недопитое оставим после себя, допить другим.
Нальём опять и вспомним, потом помянем, потом заспорим,
И долго будем убеждать друг друга, что было и прошло,
И что подруга друга жила с тобой, а может быть с другим…
Потом окажется, что друг уже далёко,
А ты его всё вспоминал, как будто бы он был, за два квартала,
И совсем живой…
Мы растворим любовь кусочком льда в стакане,
А недопитое оставим…
Остаток памяти не выпадет в осадок
И ты не сможешь по нему гадать как прежде,
по гуще выпитого кофе.
Осадок памяти прозрачен и растворим, и тонок этот слой.
Он только между нами, да той подругой друга,
Которая жила и где-то там живёт…
Не хочешь ли мой друг ты всё начать с начала?
Будто что-то надломилось в отце и неудачная любовь положила начало шальной жизни. Он умел влюблять в себя женщин, сам увлекался, каждый раз дело доходило до драматических развязок и «любовных мук», но от всего этого страдали мы с мамой. Отец продолжал у нас бывать, хотя переехал в Парголово, где обустроил себе старый дом под мастерскую. Отношения в нашей семье, которую он хотел бы продолжать «окормлять», строились по принципу «всё понять, всё простить». Он не мог обрезать пуповины, связывающей его с моей матерью и, конечно, со мной. Его сумасшествие (а я в этом уверена) выливалось в абсолютно садистские демонстрации оргий, которые он устраивал в Парголово и о которых он нам докладывал в порядке покаяния. Мрачнейшая достоевщина была приправлена театральным, показным комплексом вины. Вспоминая 1976 год, могу сказать, что он связан у меня со счастливым событием и началом ещё больших несчастий. В этом году у меня родился сын, я назвала его в честь деда — Иван. Почти сразу после его рождения мне стало ясно, что живу я со своим мужем плохо и ничего близкого между нами нет, даже сыном он был не увлечён. Одновременно с рождением Ванюши моя мама тяжело заболела, ей была удалена опухоль. Мне было страшно за маму, я не могла представить себе, что потеряю её и мы останемся вдвоём с Иваном. А как нам хорошо жилось втроём!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу