Имоджен Кили - Белая мышь [litres]

Его жена сидела в тусклом свете камина и работала над какой-то тонкой вышивкой. Она сама выглядела почти как ребёнок. Когда он вошёл, она отложила работу и направилась к шкафу, чтобы налить ему выпить. Он сел в кресло у противоположного края камина и, расположившись поудобнее, залюбовался стройной фигурой жены и её красивыми ногами.

– Капитан Геллер попросил меня извиниться перед тобой за столь поздний приход, Ева. Он надеется, что не сильно нас потревожил.

Она принесла ему виски и поцеловала, передавая стакан.

– Это очень мило с его стороны, но я совершенно не возражаю, как ты знаешь.

У неё был низкий музыкальный голос, и именно в него он сначала и влюбился. В её голосе звучала уверенность, но не было металла. Он взял её руку и провёл губами по пальцам.

– Почему ты улыбаешься? – спросила она, возвращаясь на своё место и беря в руки корзинку с работой.

– Я благодарю Провидение за то, что послало мне такого соратника.

Он сделал глоток виски. К нему он пристрастился ещё во время учёбы в докторантуре в Англии, и сейчас этот вкус снова и снова возвращал его в комнату в общежитии и к ночным студенческим разговорам.

– Ты про меня или про Геллера? – взглянула она на него из-под ресниц.

– В данном случае про тебя, дорогая, – ответил он, поднимая стакан в её честь.

Она кивнула, благодарно принимая комплимент, но вдруг её лицо приняло задумчивое выражение.

– Думаю, что Геллер – хороший помощник.

Бём задумался о своём заместителе. Геллер носил маленькие круглые очки, но в остальном выглядел вполне здоровым молодым человеком. У него была чистая кожа и рельефные мышцы, склонность к полноте отсутствовала. Бём работал с ним с самого прибытия в Марсель, и всё это время тот не раз демонстрировал свою компетентность. Получив юридическое образование в Гренобле, он прекрасно говорил по-французски и, безусловно, был ярым приверженцем нацизма. Из-за маленьких круглых очков он немного походил на студента, но при этом был сильным и изобретательным допросчиком. Бём восхищался этим. Он производил впечатление мягкого человека, но за этой маской скрывался фонтан жестокости. Шок и удивление от того, что этот невысокий, учёного вида молодой человек может доставить им такую невероятную боль, иногда развязывало языки беженцев быстрее, чем она сама.

– Да. Очень хороший.

Ева отрезала нитку и встряхнула вышивку. На ней был маленький фермерский домик с курицами во дворе и лесами и холмами на фоне. Этот вид напоминал ему о пейзажах под Вюрцбургом. Возможно, если после окончания войны он не вернётся в Кембридж, то завершит исследование там и купит для Евы и Сони именно такой домик.

– Может, стоит как-то ему посодействовать? – спросила она. – Упомяну его в письме дяде Готфриду. – Она заметила, что он рассматривает её работу. – Это последний шедевр Сони, я его лишь немного пригладила. Она вставит его в рамку и подарит тебе, так что не забудь удивиться.

– Обязательно.

– Сегодня я, как обычно, получила письмо от Готфрида. Он пишет, что в Сталинграде у шестой армии шансов не осталось. Почитай, что он пишет про жертвы. Я потрясена, – встревоженно сказала она и стала убирать работу.

Бём допил виски и поставил пустой стакан на полированный столик. Количество жертв и правда было огромным, но у него не было сомнений в том, что войну они всё равно выиграют. Британцы в конце концов поймут, что их единственный шанс победить Советы – объединиться с Германией. А то, что случаются отступления, – на огромной и дикой территории это всего лишь временное явление. На русских как на нации можно поставить крест, и солдатам немецкой армии можно пожелать лишь сил продолжать держаться.

– Думаешь, это очень плохо, что я радуюсь, что мы сейчас вместе во Франции, а не там? – спросила Ева, не поднимая на него взгляд.

– Нет, дорогая, – ответил он, ощущая прилив любви к ней. – Мы можем воздавать должное их жертве, но при этом необязательно хотеть её разделить.

– Хочешь ещё виски?

Заманчиво.

– Нет, спасибо. Мне нужна ясная голова, ещё многое нужно сделать.

Он улыбнулся, но дел и правда было много. Зачистка Старого квартала – хорошее начало, но Сопротивление пустило глубокие корни по всему городу. Возможно, на французах ещё рано ставить крест, но они однозначно испортились и растлились. Если немцы впитали мудрость Дальнего Востока и воспользовались ею, чтобы осознать своё призвание, то французы окунулись в восточную роскошь – чувственные, бредовые фантазии, из-за которых и сгнило их нутро.