Сергей Булыга - Тень Серебряной горы

– Да, место там очень поганое, – сказал Ефимов. – И ещё темнотища какая! Спасибо, что ребятки помогли, а то бы я вас один не вытащил.

Ребятки, а это казаки и охочие, заулыбались. Капитан стал подниматься, сел, утёр лицо руками и сказал:

– Сон мне приснился очень гадкий. Будто я иду, кругом темно, а впереди…

И замолчал.

– А впереди костёр, – подсказал Шалауров.

Капитан вопросительно посмотрел на Шалаурова. Тот усмехнулся и продолжил:

– А там всем одно и то же снится. И от костра дурманный дым, и от этого дурмана всех как косой косит.

– А у костра, – продолжил капитан, – старик сидит.

– Да-да! – подхватил Шалауров. – Остроголовый старик, они здесь его очень крепко почитают. Это, говорят они, его гора. И это его костёр, и на костре его сковорода, вот такая здоровенная, он на неё камни бросает, камни плавятся, получаются блины серебряные, а он из них лепит серебряные блюда и складывает в стопку высоченную. Так или нет?

– Не знаю, – сказал капитан. – Блюд я не видел.

– Значит, вы, Василий Юрьевич, очень быстро задохнулись, – улыбаясь, сказал Шалауров. – Дальше всегда бывают блюда. И вот он их лепит и лепит, и будет лепить до конца света, чтобы когда придёт этому свету конец и мы сядем его поминать, всем нам этих блюд хватило бы на три, а то и на четыре перемены!

– Так это сколько же их надо будет налепить! – сказал Ефимов. – Это же сколько на земле народу!

– Вот он и не спешит лепить, – ответил Шалауров. – Ему же тоже будет смерть, как и всем нам, а кому помирать хочется? Так или не так, Василий Юрьевич? Жаловался он вам на свою службу или нет?

Капитан подумал и ответил:

– Я не помню. Да и мало ли чего могло мне с угару привидеться?

– Эх, что-то ты темнишь, Василий Юрьевич! – не унимался Шалауров.

Но капитан и тогда ничего не ответил. Все молчали. Потом Ефимов вдруг спросил, скоро ли придёт Дмитрий Иванович.

– Думаю, его ещё неделю ждать, – ответил капитан. – А что такое семь дней?! Питьё, кормёжка у нас есть, зелейные запасы есть, чего ещё надо?

И опять больше никто ни слова не сказал. Тогда капитан сказал Ефимову:

– А помнишь, как нас на Малом Барановом камне чукчи обложили? Мы тогда чуть один другого не сожрали, такая была голодуха! А ведь после выжили, ведь же пришёл тогда Дмитрий Иванович!

Ефимов молчал.

– Так и сейчас придёт, никуда не денется! – уже громко сказал капитан и прибавил: – А теперь все по своим местам! Служить!

И Ефимов, и его казаки, и Шалауров со своими охочими встали, разобрали ружья и пошли вниз, в линию. А капитан пошёл к себе в штабную.

Когда он пришёл туда, адъюнкт спал. Но только капитан прошёл мимо него, как адъюнкт сразу заворочался, тяжело задышал, открыл глаза и посмотрел на капитана. Потом опять принюхался – и глаза у него стали злющие-презлющие. Ишь ты, почуял как, подумал капитан, много же они его трепали, если он это так чует! Потом капитан лёг к стенке и только закрыл глаза, как ему сразу привиделся остроголовый старик у костра. Теперь он и в самом деле брал свежеиспечённые серебряные блины, ещё горячие, и мял их, лепил из них блюда, потом на них что-то пальцем выписывал, и только уже после этого складывал в стопку. Стопок было очень много, потому что, думал капитан, Ефимов верно говорил, что народу много на земле, и если это правда, что когда будут поминки по этому свету, то нужно будет каждому иметь по три блюда…

Ну и так далее. Вот такие были мысли. Да, а стрельбы в тот день, и также в ночь, почти совсем не слышалось, что было очень подозрительно.

Назавтра утро выдалось солнечное, тёплое. Капитан вышел из штабной пещеры, осмотрелся. Наши сидели в линии, чукоч нигде видно не было.

Вдруг из-за камней показалась Гитин-нэвыт, а за ней её рабыня. Переговорщиков при них не было. Гитин-нэвыт и её рабыня вышли на середину пустоши, рабыня расстелила на земле небольшой коврик из оленьей шкуры, Гитин-нэвыт села на него, поджав ноги по-татарски, а рабыня раскрыла над ней опахало. От комаров, подумал капитан, значит, они надолго сюда собрались, а зачем? Время шло, а Гитин-нэвыт неподвижно сидела на коврике и неотрывно смотрела на гору. Она наверняка что-то затеяла, подумал капитан, не может же она простить им то, что они отобрали у неё жениха. Да если бы она могла, давно поотрубала бы всем головы! И, может, ещё поотрубает, только дай ей силу. Вот о чём тогда подумал капитан…

А дальше он подумать не успел, потому что из-за камней вдруг как повалили чукчи! Все они были в лахтачьих панцирях и с поднятыми луками, держа стрелу на тетиве. Они бежали быстро, ловко, не толкаясь, и разбегались по пустоши всё дальше и дальше, пока всю её не заняли – и только тогда повернулись к горе, взяли прицел и по команде разом стрельнули! Стрелы полетели в линию. Сволочи, подумал капитан, как метко бьют! А они ещё раз стрельнули! Стрелы визжали вразнобой, наши пока не отвечали. Гитин-нэвыт покачивала головой, рабыня водила над ней опахалом. Чукчи ещё раз стрельнули, потом ещё. Отсидимся, думал капитан, а стрелы у них скоро кончатся.