Маргарет Этвуд - Пенелопиада [litres]

— А вон тот, с грудью бочкой? Это кто? — спросила я.

— А-а, да это всего-навсего Одиссей, — ответила одна из служанок.

Серьезным претендентом на мою руку он не считался — по крайней мере среди прислуги. Дворец его отца находился на Итаке, каменистом козьем островке; сам же он был одет как простой мужлан, а держался словно важная шишка из провинции, и уже успел ввернуть несколько заковыристых фразочек, за которые его записали в чудаки. Другие юноши подшучивали над ним: «Не садитесь играть с Одиссеем, он с Гермесом на короткой ноге». Все равно что прямо сказать: это, мол, плут и вор. Точь-в-точь такая слава ходила за его дедом Автоликом: говорили, он за всю жизнь ни разу не выиграл честно.

— Интересно, быстро ли он бегает? — сказала я.

Кое-где женихи определяли победителя в борьбе, кое-где — в колесничных скачках, но у нас было принято простое состязание в беге.

— Это вряд ли — на таких-то коротких ножках! — ответила служанка не без ехидства.

И верно, ноги у Одиссея были коротковаты в сравнении с туловищем. Пока он сидел, это было незаметно, но тотчас бросалось в глаза, стоило ему подняться.

— Уж вас-то ему нипочем не догнать, — заметила вторая служанка. — Не хотите же вы поутру проснуться в постели сразу с мужем и со стадом Аполлоновых коров!

Это была шутка насчет Гермеса, который совершил первую свою кражу — увел у Аполлона стадо, — едва родившись на свет.

— Ну разве что среди них сыщется бычок, — вмешалась еще одна служанка.

— Или козлик, — подхватила третья. — Крепенький да рогастенький! Нашей маленькой уточке это понравится, ей-ей! Скоро она у нас заблеет козочкой!

— Я бы и сама не прочь, — добавила четвертая. — Лучше уж козлик рогастый, чем эти молокососы.

И служанки расхохотались, зажимая рты ладошками.

Это было унизительно. Я пока еще не понимала грубых шуток и не знала точно, почему они так веселятся, но ясно было, что на мой счет. Однако заставить их замолчать я не могла.

И тут сестрица Елена вплыла в комнату, точно длинношеяя лебедица, которой она себя воображала. Она раскачивала бедрами при ходьбе, стараясь, чтобы все это замечали. Хотя речь шла о моем замужестве, Елена хотела оставаться в центре внимания. Она была прекрасна, как всегда, и даже более того — невыносимо прекрасна. И разряжена по-царски: ее муж Менелай за этим присматривал, а он был богат до невозможности, так что мог себе это позволить. Она взглянула мне в лицо так капризно и чудно, словно кокетничала. Подозреваю, она кокетничала и со своей собакой, и с зеркалом, и с гребнем, и со столбиком кровати. Просто чтобы не терять форму.

— По-моему, из Одиссея получится очень подходящий муж для нашей маленькой уточки, — сказала она. — Ей ведь нравится тихая жизнь. Вот и будет ей тихая жизнь, если он увезет ее на Итаку, как он тут похвалялся. Будет помогать ему коз пасти. Они с Одиссеем по одной мерке скроены. У обоих ножки коротенькие.

Она сказала это легко, как бы невзначай, но самые ее невинные с виду высказывания зачастую оказывались самыми жестокими. Почему красивые люди думают, будто весь мир существует только для того, чтобы их развлекать?

Служанки захихикали. Я пришла в ужас. Я не думала, что у меня такие уж короткие ноги, и представить себе не могла, что Елена обратит на них внимание. Но, когда речь заходила о достоинствах и недостатках чьей-нибудь внешности, мало что ускользало от ее взгляда. Из-за этого она позже и заварила кашу с Парисом: тот ведь был куда красивее тучного рыжего Менелая. Лучшее, что смогли сказать о Менелае певцы, когда начали вставлять его в поэмы, — что у него был зычный голос.

Все служанки уставились на меня, ожидая, что я отвечу. Но Елена умела кого угодно лишить дара речи, и я не была исключением.

— Не огорчайся, сестричка, — продолжала она, похлопав меня по руке. — Ходят слухи, он очень умный. И ты очень умная, мне уже сказали. Значит, ты будешь понимать, что он говорит. Мне вот никогда не удавалось. Как же нам с тобой повезло, что он не выиграл меня!

И она одарила меня снисходительной улыбкой счастливицы, которая имела возможность первой отведать какую-нибудь неаппетитную колбасу, но отвергла ее с презрением. Одиссей был в числе соперников за ее руку и жаждал победы не менее страстно, чем любой мужчина на свете. А теперь ему придется состязаться за второй — в лучшем случае — приз.

Нанеся свой ядовитый укус, Елена нас покинула. Служанки принялись обсуждать ее роскошное ожерелье и сверкающие серьги, совершенство ее носика и изящество ее прически, ее блестящие глаза и безупречный вкус, с которым была выткана кайма ее сияющих одеяний. Как будто меня здесь не было. А ведь это был день моей свадьбы.