Александр Бородыня: Крепостной шпион

— Последуй теперь за теми, кто не просит у тебя награды и кто на прямом пути. Мы поместили у тебя оковы до подбородка, и ты вынужден поднять голову. Мы устроили впереди тебя преграду и позади тебя преграду и закрыли их — и ты слеп.

Прошло много часов в тишине и одиночестве. Человек стоял неподвижно, не отпуская рукояти меча, обращённый лицом к черепу, в котором мерцала лампада.

Когда масло в лампаде догорело, и наступила темнота, ему дозволено было выйти на свет.

В другой комнате на грудь ему торжественно был повешен серебряный знак на цепи. Такой же знак был в эти мгновения перед ним на стене. Он висел на красном шнурке с пятью узлами — знак рыцаря, ищущего премудрости.

Тихие похороны происходили внутри церковной ограды. Батюшка не возражал — пожертвования оказались так щедры, что он не задавал лишних вопросов. Никакой музыки. У заранее приготовленной ямы, куда опустили первый гроб, стояли несколько человек.

Высокая и худая дама, спрятавшая лицо под вуалью, и три офицера гусарского полка: один молодой полковник, один майор и один корнет.

Опустив первый гроб, мужики немного замешкались с верёвками. Большие их крепкие лапти, привязанные прямо на грубые шерстяные чулки, заскользили по льду, послышалась тихая ругань.

— Давай, — мягким голосом попросил господин солидного вида, немного отставший от процессии и только теперь присоединившийся к ним. Он взмахнул тяжёлой тростью.

— Опускайте. До сумерек камень ещё поставить хорошо бы.

Подошедший, как потом выяснилось, и был сам Его Превосходительство, генерал в отставке Константин Эммануилович Бурса. Это он полностью оплатил как священника, нарушившего устав, и соглашающегося хоронить в церковной земле двух молодых людей, умерших без исповеди, так и надгробие. Потом говорили, что мраморное надгробие за 2 дня вырубил модный столичный скульптор, но имя скульптора не решались назвать.

Когда яму засыпали и установили камень, заинтригованный происходящим, кладбищенский сторож подошёл и встал рядом со свежей могилой. Мраморная плита была треугольной формы и указывала острым концом вверх. Православный золотой крестик уместился на самом острие. Плиту украшал небольшой барельеф — сплетённые Амур и Психея.

На плите стояло:

Иван Семёнович Турсов

1771—1796

Марья Илларионовна Турсова

1776—1796

Ниже была небольшая эпитафия: «Они рождены свободными людьми. Свободными людьми же и опочили. Мир праху этой пылкой любви».

Обещанный молодой девушке в подарок на 18-летие шикарный экипаж с родовыми гербами Покровских, бы уже готов и ожидал в каретном сарае за домом. Была приобретена также и четвёрка лошадей, но пока юная красавица оставалась без выезда.

— Не всё сразу милая, — сказал ей дядюшка, когда Анна, надув губки, потребовала немножко больше свободы. — Уединение пойдёт тебе только на пользу. Займись пока книгами. Я пригласил учителя музыки, можешь приняться за английский, поскольку французским ты уже в совершенстве овладела. Потерпи немного. Честное слово, дитя моё, так будет только лучше.

За короткий срок жизнь девушки круто переменилась. Совсем недавно она под присмотром тётушки жила в Москве, и не то, что о собственном выезде, о лёгком флирте и помыслить не могла. А теперь, в задумчивости натыкаясь на слуг, Анна Владиславовна бродила по незнакомому огромному дому.

Дядюшка, Константин Эммануилович, давал за ней приданое 10000 руб. Меньше чем через месяц ей должно было исполниться 18 лет.

Простившись с тёплой ленивой Маросейкой, и расцеловавшись со слезливой свой тёткой Тамарой, Анна, вопреки приличиям, наверное, половину пути провела в мужском седле. Специальная коляска, с великолепными железными шинами, предоставленная для переезда дядюшкой, катила пустая следом, а девушка только пришпоривала и пришпоривала своего коня.

Приставленный дядюшкой ей в сопровождение, угрюмый фельдъегерь не мог её ни в чём остановить.

Шёл проливной дождь. Дорога вконец испортилась и пришлось задержаться. Несколько дней Анна правела в гостях, в усадьбе дальних родственников подле Валдайского озера.

Там было много офицеров. После трёх лет, проведённых у тётушки на правах ребёнка, девушка особенно не стеснялась, ни в своих поступках, ни в своих выражениях, что породило вскоре бездну слухов о восхитительной юной красавице, обаятельной и совершенно холодной, не только способной обольстить своими чарами за секунду, но и готовой, при равных условиях, обойти в скачке хорошего кавалериста.