Дмитро Бедзык - Украденные горы [Трилогия]

— Ваша воля, отец. Я о той земле плакать не стану. Больше Якову достанется.

Иван тоже не принял это близко к сердцу. Здоровьем его бог не обидел, руки у него были крепкие, всегда сумеет заработать пароконной подводой (тогда как раз приступили к прокладке имперского тракта через село) и на свадьбу, и на подвенечный убор для молодой жены. Не упали они духом и когда узнали, что старик отец дал зарок не пускать в дом бесприданницу, пригрозил, что назовет своей невесткой только такую, которая прибавит к его полю свою пайку земли.

— Пускай артачится, — отшутился Иван, — нам не помеха. Авось в драных постолах к венцу не станем.

Катерина с Иваном еще раз поклялись, что от любви своей не отступятся, хоть бы все земельные участки пропали пропадом.

Среди ночной тишины до слуха Катерины долетел шум со двора. Она встрепенулась. Услышала поскрипывание снега под ногами, подумала про старика: ишь, возвращается домой в какую пору! Небось из корчмы уж выгоняют. Хоть бы нынче дал себе покой да и детей не будил.

Не успел он загреметь щеколдой, быстренько подхватилась с постели, и, не обращая внимания на холод глиняного пола, кинулась в одной сорочке, босиком к двери. Проскочила сени, впотьмах на ощупь нашла на двери деревянный засов и, отодвинув его, вернулась в хату. Старик ввалился в дом вместе с сизыми клубами морозного воздуха, сбросил с себя задубелый кожух, хотел крикнуть: «Огня!» — да в невесткиных руках уже чиркнула спичка, и он молча положил на лавку шапку, подставил руки под кружку с водой и, сев за стол, велел подавать ужин.

То ли от света лампы или, может, от холодных маминых ног, которыми она ненароком коснулась под периной теплого тела сына, Василь проснулся.

— А почему это, невестка, борщ стылый? — услышал он голос деда.

— Как же ему не быть стылым, ежели он, отец, с обеда вас ждет?

— А ты, пани Катерина, не догадалась разогреть?

— Так поздно?

— Ну, а если поздно, так что? Или тебе мало ночи?

— Так же, как и вам, отец.

— Но-но, попридержи язык! И чтобы больше не подавала мне холодной еды!

— Побойтесь бога, отец, как я могу в полночь разводить огонь? Дети спят, я им дыму напущу.

Дед глумливо рассмеялся:

— А что, иль до сих пор, невестка, не привыкла к дыму?

У мамы вырвался из груди тяжелый вздох.

— Посидели бы тут, не говорили бы так.

— А ты покличь своих католиков, пускай тебе палац поставят. С часовенкой и маткой боской.

— И не грех вам так говорить? Пьете целый день, да еще и…

Старик грохнул кулаком по столу.

— На свое пью, не на твое! Слышишь ты? На свое!

— И наше уже пропиваете, — не хотела сдаваться мама. — Уже и сына выгнали на маету в Америку…

— Я выгнал?!

— Вы, вы! Разве хороший отец пропил бы то, что сыну полагается?

Стукнула об стол отброшенная деревянная ложка, послышался шум перевернутой миски, топот сапог. Василь повернул на подушке голову и увидел, как дед подскочил к углу возле дверей, наклонился, схватил топор… Еще один миг — и топор блеснул над кроватью и упал бы на мамину голову, если б Василь не прикрыл ее своим телом.

— Дедушка! — завопил он отчаянно, защищаясь рукой.

Вопль внука разогнал пьяный туман, впился ножом в сердце деда. У старика не хватило силы удержать топор, но он еще успел отшвырнуть его в сторону. Топор пролетел над самой перекладиной кровати и упал на пол, врезавшись лезвием в холодную черную землю.

Нет, не подняться ему уже с постели. Дед не просил даже доктора, запретил и невестке думать об этом. Хрипит в груди? Нечем дышать? Ну и пусть, одна дорога теперь осталась, другой не вымолишь у бога. После того, что произошло у них в тот вечер, не стоит и искать иных путей. Там будет спокойнее. Не спросит Нафтула, чем он расплатится с ним за долг, не будут упрекать его печальные глаза Василя, не придется ворчать на невестку…

Пять дней прошло с того вечера, как он поднял топор над ее головой, и все пять дней у него разрывается грудь от жажды, кашля и колотья. Не помня себя, выскочил тогда раздетый из хаты на мороз, упал в изнеможении на снежный сугроб, кликал покойную Ганну на помощь… А теперь пришел всему конец. Скорей бы уж, скорее бы только! Зачем, боже, тянешь? Неужели тебе нужны мои муки? Бери за горло и души! Все равно не позову попа. Сам себе пропою отходную. Такие, как старый Юркович, не нуждаются в причастии. Да и не простишь ты мне, пане боже, невесткиных слез. Я уверен, они дошли до тебя, зато моими, пане боже, ты пренебрег…

Сцепил зубы, чтобы не застонать. Заставил себя думать о другом. Вернулся мысленно к тем временам, когда не знал дороги к корчме. Видел себя сильным, здоровым. На мирской сходке его выбирают войтом, передают гминную [7] Гмина — сельская управа. печать. А как же, Юрковичев Андрей толковый хозяин, он читает книжки по земледелию, соображает кое-что в законах, да и земли имеет достаточно, целых пять моргов, и оттого чувствует себя перед помещиком человеком независимым. Однако недолго пришлось Андрею ходить в начальниках. Через два месяца он стоял перед уездным старостой и возвращал ему обратно тминную печать с двуглавым австрийским орлом.