Владимир Войнович - Степень доверия [Повесть о Вере Фигнер]

— Их превосходительство заняты, просили обождать, — сказал вернувшись швейцар.

— Ах вот как! — удивился Судейкин. Отодвинув его в сторону, он распахнул дверь, обитую желтой кожей, и застал барона врасплох — тот чистил ногти.

Барон вскинул удивленные глаза на слишком смелого посетителя.

— Прошу прощения, барон, — расшаркался Судейкин, — но вынужден вас потревожить.

— Разве вам не передали мою просьбу обождать?

— Передали, — кивнул головой Судейкин. — Однако ожидать окончания вашего важного дела, — сказал он, бросая красноречивый взгляд на набор маникюрных инструментов, — не имею возможности.

— Однако ж не кажется ли вам, что вы слишком бесцеремонны, — пробормотал барон. — Вы забываете, с кем имеете дело.

— Не забываю. О ваших родственных связях вполне осведомлен. Однако, имея особые полномочия, нахожу нужным настаивать на немедленной аудиенции.

— Садитесь, — кивнул барон на кресло перед столом.

У барона Судейкин пробыл недолго. Во время разговора он выяснил следующее. Как-то осенью к барону явилась неизвестная ему молодая дама просить за своего дворника, жена которого якобы страдает туберкулезом и так далее. Барон, по его словам, принял просительницу хмуро, сказал, что устройством каждого сторожа он не ведает и что ей надо обратиться к кому-либо непосредственно нанимающему сторожей, а именно к кому-нибудь из начальников дистанций. Однако дама оказалась очень настойчива и упросила барона черкнуть записку к Щигельскому, что, собственно говоря, он, барон, и сделал, без особого, впрочем, энтузиазма. Он действительно написал такую записку, но в очень осторожных выражениях, давая Щигельскому понять, что записка эта его ни к чему не обязывает.

Покуда Судейкин наводил в Одессе справки насчет Семена Александрова, из Петербурга пришло сообщение, что под фамилиями Чернышева и Побережской скрывались члены недавно организованной партии «Народная воля» Александр Квятковский и Евгения Фигнер. Задержанный под Елисаветградом неизвестный иудей тоже открыл свое имя — Григорий Гольденберг, убийца харьковского генерал-губернатора князя Кропоткина. Истинных фамилий участников подкопа и взрыва царского поезда под Москвой покуда открыть не удалось, однако по некоторым сведениям есть основания подозревать, что роль хозяйки дома Сухоруковой играла Софья Перовская, дочь бывшего петербургского губернатора. Все эти сообщения косвенно подтверждали догадку Судейкина насчет дамы, которая так настойчиво хлопотала об устройстве Семена Александрова с его больною женой. Уж не та ли это самая Лихарева, которая скрылась из Петербурга?

В сейфе Судейкина была особая полочка. На ней лежали одинаковые синие папки, содержащие сведения о лицах, которые особенно разжигали любопытство Судейкина. Порывшись на этой полке, он извлек и положил перед собой на стол папку с надписью: «Вера Николаевна Филиппова-Фигнер». В папке хранилось несколько листочков, к первому из которых была аккуратно пришпилена желтая фотографическая карточка.

— Недурна, — самому себе сказал Судейкин. — Очень недурна.

— Ну что ж, Вера Николаевна, — продолжал он, обращаясь к пустому стулу, — рад, чрезвычайно рад знакомству. Наслышан, начитан, однако, — капитан развел руками, — в вашей, так сказать, биографии есть несколько неясных моментов. Что нам известно? Дворянка, родилась в Казанской губернии, окончила Родионовский институт, вышла замуж за судебного следователя господина Филиппова. Типичная судьба дворянской девицы. Затем начинается нетипичное. Поехала в Швейцарию, училась в Цюрихе, затем в Берне, недоучилась, вернулась, развелась с мужем, работала фельдшерицей в Самарской и Саратовской губерниях; после покушения Соловьева отбыла в неизвестном направлении и теперь нигде не значится. Как же так, милейшая? — Судейкин поднял брови и изобразил на своем лице выражение крайнего удивления. — Как же это может быть, чтобы в нашем государстве человек нигде не значился? Теперь далее. Есть несколько вопросов, на которые хотелось бы получить ответ. По имеющимся у нас сведениям, вышеупомянутый Соловьев посетил вас там же, в Саратовской губернии, в Петровском уезде. Для чего? Ну и, наконец, ваша сестра Евгения Николаевна, к которой я лично отношусь с великим почтением и которая проживала вместе с вами в Петровском уезде, ныне арестована с подложным паспортом на имя Побережской в Петербурге. В квартире обнаружены нелегальная литература и запасы динамита. Интересно? Очень. Вместе с Побережской арестован господин Чернышев, он же Квятковский, а вот госпожа Лихарева, ранее проживавшая с ним в одной квартире, испарилась. И это еще не все, уважаемая Вера Николаевна. — В голосе Георгия Порфирьевича зазвучала торжествующая нотка, — Словесное описание внешности госпожи Лихаревой, полученное от дворника и пристава, вполне совпадает с вашим портретом. Таким образом, я, почти не боясь ошибиться, пишу на вашей папочке: «Вера Николаевна Филиппова-Фигнер, она же Лихарева, она же…» Насчет того, кто «она же» еще, у меня тоже есть некоторые соображения, о которых я, однако, пока, — Судейкин хитро подмигнул стулу, — умолчу-с. Да-с. А за сим, Вера Николаевна, позвольте пожелать вам доброго здоровья и пожалуйте на свое место, надеюсь, до скорой встречи. — Он завязал на папке шелковые тесемочки и положил ее в сейф поверх других папок.