Лев Жданов - В сетях интриги. Дилогия

— Не больно лайтесь, кобели бездомные! — не поддаваясь, стоя тёмной стеной, отругивались мужики. — Табашники… Ироды… Антихристовы дети!.. Мы, коли разойдёмся, на муку вас изотрём!.. Руби, коли смеешь… Тронь!.. Тронь!.. Ну-ка… Ну!..

Двое-трое из парней, как всегда бывает, если идут стена на стену, выдвинулись вперёд, поталкивая плечом ближайших из противников… Лихо замахивались над головой, но проносили мимо удар, ожидая первого нападения с той стороны, чтобы чувствовать за собою больше правоты в дальнейшей схватке.

— Братцы!.. Помилосердствуйте! — вдруг благим матом завопил Арсентьич, врезаясь в самую гущу, где уже готово было вспыхнуть побоище. — Не загубите вконец!.. Харчевню мне прикроют… Всево лишуся… Баба больная, детишек куча… На улицу идите, тамо хошь режьте друг дружку… Тута драки не затевайте!..

— Прочь!.. Не суйся! — отшвырнули его грубые солдатские руки. — Раней бы глядел… Мужичья бы поменей к себе пускал, коли солдатство в твою нору жалует.

Арсентьич, умолкнув, кинулся к дверям и остановился там в нерешимости: звать ли скорее самому патрульных солдат себе на помощь или выжидать, что будет дальше.

В этот самый миг какой-то худой, растрёпанный мужичонка в лохмотьях, имеющий вид юродивого, блаженного Христа ради, пользуясь мгновенным затишьем, протиснулся между двумя стенками, нелепо размахивая тощими руками над головой и по-бабьи выкликая:

— Стой, братцы!.. Пожди… Послухай, што я вам скажу… И спору не буде… Меня послухайте!..

— Прочь, чумовой! — отмахнулся от него передний из солдат, и мужичонка, едва не упав, навалился на толпу парней.

Оттуда, наоборот, раздались сочувственные голоса. Несколько рук поддержали блаженного.

— Не трожь ево!.. Пусть скажет своё…

— Може, и вправду дело знает… Сказывай, дядя…

— Што слухать дурака! — возмущались солдаты и матросы. — Видно, и сами вы юродивые…

— Тише, черти… слухать дайте! — покрыл общий гул чей-то густой, могучий выклик. Гомон немного затих.

А тощий, блаженного вида мужик, словно и не заметив удара, от которого едва устоял на ногах, продолжал махать руками и слезливо, на высоких нотах выкликал:

— Братцы, опамятуйтесь… Што зря кровь проливати!.. Бог не велел!.. Ещё дозор набегать… всех заберёт. Уж никого тамо не помилуют… А вы…

— Дозор!.. Пусть сунется… Попотчуем и ево! — ухарски откликнулись солдаты и матросы, пересыпая свой вызов крупной бранью. — Пусть рыло покажут дрыгуны тонкобрюхие… Мы им…

— Э-э-эх, ково бы садануть!.. — вдруг прорезал голос Толстого всю путаницу звуков. — Душа воли просит! Рука разошлася… И-и-их…

Тяжёлый, толстый стакан, брошенный сильной рукою в стену, разлетелся на мелкие куски, осыпая осколками головы и лица. Но этого словно и не заметил никто, даже те, кому осколки поранили лицо. Слишком велико было напряжённое озлобление пьяной, разошедшейся толпы.

Но блаженный не унялся. Стараясь прорезать нарастающий гам, он снова отчаянно завопил:

— Братцы!.. Послушайте… Мы бы лучше так… Всем так бы сделать… Целому миру хрещеному… Всей земле… Собрать бы тех персон, ково поминали тута… Да предлог им исделать бы: «Мол, хто по чести желает в государи?..» Пусть обскажет наперёд: по правде ль жить станет, на царстве царевать? Как там подань, доимка всякая на нашем брате объявится… Как суд да правда буде людям… Как солдатчина-некрутчина… Воевать зря не станет ли, проливать кровь хрестьянскую… Ну, и прочее там… Землицы даст ли, кому нехватка быват… Штобы от бояр да от приказных послободнее стало… Вот!.. И хто лучче скажет слово, пообещает вольготы поболе, тово и поставить…

Наивные, детские речи юрода-мечтателя, как ни странно, нашли отклик в душе у большинства этих обозлённых, опьянелых от вина и нужды, полусознательных людей, готовых за миг перед тем бить и сокрушать, что бы под руку ни попало… Словно сказку им стали рассказывать, да такую, что может сбыться наяву. Крики стихли. Многие задумались, как будто ожидая, что и в самом деле возможно приступить к такому «опросу» претендентов на трон, который не иначе как завтра опустеет по смерти императрицы Анны.

И только один голос нарушил, разбил общее настроение.

Парень-запевала, худой, напряжённый, напоминающий борзую, поджарую и злобную, бегущую за зверем и вдруг потерявшую след, он один нашёлся что ответить сказочнику-юроду.

— Ду-у-урак!.. Ен в те поры, при опросе, чево ни обещает… Язык без костей… Кисельны берега, молошны реки… Слыхал, и нонешня государыня, как на царство её звали, подписала бумагу: никого не казнить, заодно с лучшими людьми думу думать государеву… А што вышло… Дышло!.. Бироновцы нас замаяли… Кровь пьют людскую, словно воду льют её… Фалалей!.. Юрод, одно слово… Наобещает спервоначалу много, после даст немца с плетью алибо курлянца с палками да с дыбой!.. Видали мы…