Нина Попова - Заре навстречу [Роман]

Поодаль от других сидела тонкая, точно надломленная, девица в черном платье, с распущенной светлой косой, рассматривала журнал. Она повернула голову, блеснули очки в золотой оправе, — Илья узнал Августу Солодковскую… Недоброе чувство зашевелилось в нем. Сколько перестрадал из-за этой сумасбродной девчонки Леша — Алексей — его старый друг! Как это она говорила тогда о себе и о Рысьеве? «Он — блестящий ручей, он — для всех и ничей. Ты понимаешь, Алексей, меня к нему тянет… как к опасной игрушке…» Илье захотелось подойти, спросить Августу строго, в упор, продолжает ли она играть опасными игрушками теперь, когда Алексей в тюрьме в ожидании сурового суда? «Но что мне до нее? — подумал Илья, — недостойна она Леши… хорошо, что разошлись!»

Гостей пригласили к столу.

Илью усадили между Дон-Кихотом и старым типографщиком, крестным Ирины.

Старик некоторое время не обращал внимания на соседа. Он выпил рюмку водки, положил на ломтик хлеба шпроты, как-то подозрительно оглядел их и стал жевать. Вид у него был печально-сонный. Покончив со шпротами, он медленно повернул голову к Илье.

— Крестница мне говорила… Вы работали в типографии?

— Нет, — отрывисто ответил Илья, раскаиваясь, что пришел сюда.

— А вы знаете, что в типографии свинцовая пыль? Знаете? Ну что же, завтра можете начать. Скажите там Ивану Харлампиевичу, что я распорядился… Он вам скажет, что наборщиков не требуется, а вы сошлитесь на меня.

И старик снова погрузился в свой печальный полусон.

Илья окинул взглядом застолье. Мужчины сидели за одним концом длинного стола, ближе к выпивке и закуске. Дамы группировались около хозяйки у самовара. Молодежь разместилась вдоль стола, наполняя комнату приглушенным веселым говором.

На мужской половине стола разговор вел инженер Зборовский. Он говорил о том, что на Урале иностранные капиталисты начинают забирать в руки добычу золота и меди…

— Придите, варяги! — весело вставил Албычев. — Что в том плохого? Они нашу отсталую технику поправят.

Полищук вмешался в разговор:

— Не говорите, Матвей Кузьмич! И оборудование остается то же, и работают так же. Им что? Им — выдоить, выцедить… они пенки снимают…

— Хищники! — сказал Дон-Кихот. — Только народ калечат.

— Впрочем, концессионеры ли, наши ли русские капиталисты, — дым остается дымом, а хозяин хозяином, — сказал Полищук.

Все замолчали. В наступившей тишине послышался голос хозяйки. Она говорила Ирине:

— Нет, ты посмотри: изящен!

— Кто у вас там изящен? — спросил Албычев. — Это они про вас, Петр Игнатьевич, — подмигнул он Зборовскому.

Ирина сказала, сдерживая гнев:

— Это мнение Антонины Ивановны.

Она никогда не называла мачеху иначе.

Зборовский серьезно взглянул на Ирину и снова обратился к мужчинам:

— Вот Матвей Кузьмич сказал: «Придите, варяги»… Не варяги, а мы, русские, должны подымать свои заводы. Наш металл увозят, а потом к нам же везут изделия. Срам! Пора понять: на дедовской технике далеко не уедешь. Что мы не могли бы, при разумном ведении дела, с Югом конкурировать? С заграницей? Могли бы! А мы барахтаемся в кризисе, тонем и тонем. — И он стал перечислять заводы совсем закрытые и заводы, работающие частично. — Чуть не половина рабочих баклуши бьет… Кстати! Вот куда привел старый закон, воспрещавший устраивать огнедействующие кустарные предприятия на территории заводского округа…

В упор глядя на Зборовского своими жесткими светло-голубыми глазами, управляющий округом Охлопков произнес:

— Ерунда! Закон правильный! Только разреши — мигом сведут леса, и заводские округа станут яко плешина Матвея Кузьмича…

— «Леса!» — передразнил Зборовский. — Леса на Урале хватит!.. Дело не в лесе… Начинается голодовка… Где могут заработать мастеровые, кроме как в горной промышленности? А было бы больше всяких там гвоздарен, слесарен, кузниц, увеличилось бы число мелких хозяйчиков… А сейчас увеличивается число голодающих, безработных, санкюлотов. Назревают эксцессы, рабочее движение так называемое. Когда разыграются забастовки и прочие прелести, поздно будет…

— Чудак-человек, — прервал его Албычев. — Да и мы бы с вами бастовали, будь на их месте. Верно, фрондер? — обратился он к Илье, но тот сидел как каменный. — Как не бастовать, — продолжал Албычев, — как не бастовать, когда в брюхе урчит от голода… Возьми, шурин, икорки, а то ты, я вижу, тоже забастовал… Выпей, преобразователь!

— Не пугайте меня букой, не страшно, — отвечал Охлопков Зборовскому, — не страшно! Поменьше сантиментов, побольше твердости, и наше от нас не уйдет. Поголодают, мягче станут… Шелковыми станут! — И Охлопков выпил рюмку водки.