— …роль благородная, святая! — крикливо говорил земскому Семен Семенович. — Земский начальник — это защитник населения! Встаньте, Иван Петрович, на сторону крестьян… против разбоя заводоуправлений! Прекратите нео… неописуемое беззаконие! — И тем же тоном, без всякого перехода, без паузы предложил: — Выпьем перед пирогом! Ваше здоровье! С праздничком! Я ведь именинник сегодня. Кушайте пирог! Кушайте, а я расскажу суть дела.
И Котельников с жаром, захлебываясь и повторяя, стал рассказывать.
По закону межевать наделы должны были владельцы-посессионеры. Но в течение тринадцати лет они сумели только произвести топографическую съемку. За это время между ними и населением возникло много так называемых «земельных споров». Два года тому назад посессионеры, посовещавшись между собой, отказались от межевых действий. Это дело было поручено Уральскому поземельно-устроительному отряду, работавшему в казенных дачах. Отряд этот составил и предъявил населению проекты наделов. Надельные документы поступили в губернское присутствие для совершения данных…
— Какое же право имеет завод обменивать покосы теперь? — кричал Котельников. — Покойника назад не ворочают, поймите вы!
— Но что я могу сделать? — скучным голосом сказал земский начальник. — Мне предъявлено требование об обмене…
— Да покосы эти уже на правах собственности!
— Не совсем так. Вспомните, уважаемый Семен Семенович, статьи от сорок восьмой до пятьдесят седьмой Положения крестьянских владений… Заводоуправление имеет право требовать обмена.
— Я эти статьи помню лучше вашего, уважаемый мой! А ну, до какого срока возможен обмен? Ага!
— Срок — пятнадцать лет.
— То есть?
— Экий придира! Ну, до пятнадцатого мая сего года.
— «До!» — торжествующе выкрикнул Котельников. — «До»! А их претензии поступили «после» срока! Это — раз. Второе — не поленитесь, загляните в местное Великороссийское положение, вы увидите, что обмену не подлежат угодья, которыми владеет население до девятнадцатого мая девяносто третьего года! А здесь таких много.
Земский молчал.
— Так как, уважаемый Иван Петрович?
— Мне думается, вы правы. Надо подумать…
— Подумайте, подумайте!
— …Заглянуть еще раз в законы… А теперь я попрощаюсь. Благодарю за угощение. До свидания.
Заскрипело крыльцо под тяжелыми шагами. На улицу вышел земский начальник с недовольным и задумчивым лицом. Котельников высунулся из окна. Волосы его стояли, как петушиный гребень.
— Ефрем Никитич! Заходи, старый друг, чего ты там притулился?
Он долго ходил по комнате, потирая свой желтый блестящий, будто напомаженный лоб, — все не мог успокоиться.
— Стойте твердо на своем, упритесь, как быки! — поучал Котельников. — Противьтесь всем обществом!
— Да ведь как обществом-то? — приуныл Самоуков. — Богат бедному не заединщик!
— Там видно будет! Помни: закон за вас. В течение недели дело будет в шляпе. Земский обещал.
— Да ведь он только подумать хотел, Семен Семенович. Он пока думает, а завтра второй сход у нас. Как нам с начальством говорить? Научите, Семен Семенович.
— Доверьтесь мне. Выберите меня «доверенным горнозаводского ключевского общества».
— Вы хлопотать будете, если они после второго схода не уймутся?
— Буду хлопотать! — и Котельников потер руки, как будто предстоящие хлопоты сулили одно удовольствие.
— Денег-то много ли собрать?
— Каких? Для чего?
— Благодарственные… вам…
— Безвозмездно! Беру хлопоты на себя безвозмездно… тогда и мысли ни у кого не будет, что я из интереса за вас хлопочу. Так и другим скажи.
— Одно я не пойму никак, Семен Семенович, — задумчиво заговорил Ефрем Никитич, — какая такая сласть в наших землях? Что тут кроется? То ли в казну сено хотят ставить, что ли?
Хитро-хитро улыбнулся Котельников.
— Не знаю, дорогой… Есть у меня мыслишка, сказал бы… да ведь разболтаешь!
— Ни в жизнь! — и старик размашисто перекрестился.
Котельников указал взглядом на Романа.
— Это зять мой, — сказал старик. — Что скажешь, то и умрет в моей семье.
— Зачем «умирать»? Молчать надо только до поры до времени. Выясню — и тогда мы вслух заговорим, во все колокола зазвоним. Дело вот в чем… прииск от вас рукой подать… верно? Не понимаешь? Этакий ты… А я думаю, что и на ваших покосах есть платина! Вот где собака зарыта! Вот из-за чего сыр-бор горит!
Ефрем Никитич сжал кулаки и только одно слово проронил глухим от ярости голосом:
Читать дальше