Михаил Коршунов - Мальчишник

— Я, голубчик, до такой степени уважаю Ленинград, что готов был бы пешком отправиться в него!

— А пойдем!!! — вдруг воскликнул Димка, сразу встрепенувшись.

Я чуть не обалдел от неожиданности…

— Брось валять дурака, — мирно посоветовал ему. — Шутишь ведь!

— Я говорю совершенно серьезно! — возразил он, и по его тону я определил степень его уверенности и стойкости.

— Знаешь, что я тебе скажу? — сказал я к своему собственному удивлению очень сдержанно и спокойно. — Это будет замечательная экскурсия.

Мы сразу как-то загорелись, оживились, будто бы нашли цель наших жизней, и уговорились обо всем этом в скором времени переговорить и твердо порешить. Мы готовили судьбу нашего нынешнего лета.

А в самом начале июня Лева и напишет о своих политических взглядах. И, как обычно, поведет запись стремительно, собранно, с единичными зачеркиваниями, остановками. Его ручка с медной пружинкой-накопителем, его самописка, которую он сам смастерил, почти безостановочно будет «выкладывать» масштабные строки. Он был хорошо подготовлен к подобному анализу событий.

У некоторых может сложиться впечатление, что, вероятно, в доме велись какие-то подобные разговоры, хотя бы строго наедине. Но кого с кем? В Левином домашнем окружении, среди знакомых, — полностью исключено: мать — костюмерша в театре, родственники — музыканты, художники. Ведущих военачальников, проживавших прежде в нашем доме и тоже верно оценивавших обстановку в мире, уже не было: они исчезли сразу. Исчезли и их дети, наши товарищи, или, как отметил Юра Трифонов, их тоже «затянуло в воронку», и они покинули «серый громадный, наподобие целого города или даже целой страны дом в тысячу окон». Но вообще не надо делать из Левы Федотова пророка: Лева был в ряду выразителей своего поколения, а не «мистическим явлением природы». Позволим себе привести рассуждения по этому поводу доктора филологических наук Всеволода Алексеевича Сурганова: «В его (Левы Федотова. — М. К. ) необыкновенно-обыкновенной судьбе есть одно действительно удивительное обстоятельство: в своих юношеских дневниковых записях-размышлениях, относящихся к кануну Великой Отечественной, он, будучи человеком глубоко и проницательно мыслившим, внимательно следившим за событиями внешней и внутренней политики, сумел предсказать с удивительной точностью сроки нападения гитлеровцев и основное развитие военных действий в первый период войны, включая сюда успехи врага и наше отступление, направление главных вражеских ударов, героизм и потери наших войск, патриотический подъем народа и неизбежную нашу победу… рассматриваю эту прозорливость как еще одну, в данном случае особенно выдающуюся и характерную черту поколения, к которому он принадлежал… как юношу, сформированного своим удивительным временем, и как представителя поколения победителей, притом первого его ряда, первого эшелона, принявшего на себя самый страшный, коварный удар врага».

Артем Ярослав прислал из своего села Светличного письмо: «Леву помню именно таким, каким он изображен на фотографии в газете «Комсомольская правда» от 17 января 1987 года. Виделся я с ним, если не изменяет память, в последний раз у себя на Малой Грузинской 30 августа 1941 года, когда вернулся со строительства оборонительных укреплений. (Тёма, после исчезновения родителей, жил у бабушки на Малой Грузинской улице.) Лева что-то говорил о своих прогнозах в отношении войны, но я был так утомлен, что эта встреча представляется мне как в тумане. Если бы я знал, что эта встреча последняя и что мне никогда не будет суждено увидеть Леву, я вел бы себя иначе».

Лева с матерью эвакуировались из Москвы с детским театром в декабре 1941 года. Дневники остались в Москве, где и пропали, за исключением четырех тетрадей. Правда, может быть, уцелело еще несколько тетрадей, потому что Лева (как говорит мать) давал дневники читать и они могут оказаться на руках. Очень слабая надежда. Почти — никакая. Кому давал?

— Виола. А мать Виолы звали… Генриеттой Захаровной. Отца — Александром… Жили у метро «Красные ворота». Больше, Мишенька, ничего не могу вспомнить.

Во время войны тетради, вместе с некоторыми другими вещами, были отправлены на склад: в подвал 15-го подъезда. Это подтверждает старейшая сотрудница домоуправления Сергеева Мария Сергеевна. Может быть, значительная часть дневников затерялась там?

Двинемся дальше за Левиными рассуждениями о возможности войны, ее протечении и завершении уже на вражеской территории: