Юрий Щербаков - Ушкуйники князя Дмитрия

Хан хмуро покосился на своего любимца Сабиржан-бея, начальника охранной тысячи, давно вошедшего в покой по зову властелина и смиренно ожидающего, когда наконец ослепительный отрешится от высоких мыслей и обратит на него благосклонное внимание.

– Встань! – Али-ан-Насир милостиво кивнул бинбаши. – Расскажи нам, все ли спокойно в городе.

– Слава аллаху, дурных новостей я не принес, о повелитель. В караван-сарае на южной окраине правоверные опознали троих разбойников. Сейчас они в твоей руке, всепобеждающий. Прости, могучий… – Сабиржан-бей сокрушенно цокнул языком.

– Говори.

– Много кайсацких шаек зимует сейчас в Сарае. Пора городской страже взяться за разбойников.

– Да будет так…

Хан осекся на полуслове. Нежданная мысль обожгла, как уголек с дымящейся жаровни.

– Приведи киличея Токтамыш-хана. С ним придешь сам.

Глядя на пятящегося к выходу бинбаши, Али-ан-Насир подумал удоволенно: «Нет, этот не продаст».

К тому времени, когда Сабиржан-бей вернулся в сопровождении Токтамышева посланца, у хана созрело решение, и потому говорил он нарочито просто и деловито:

– Я согласен отдать сестру, – и мановением ладони остановил рассыпавшегося было в цветистых благодарностях киличея, – но ты увезешь ее тайно в закрытом возке.

– Ты, – хан указал пальцем на своего бинбаши, – выведешь Зульфию тайным ходом. А перед этим поможешь нашему гостю собрать побольше степных шакалов, которые прячутся сейчас в Сарае по теплым норам. Потом ты сделаешь так, чтобы разбойники смогли войти в Аттуку-Ташу и добраться до покоев сестры. И тогда весь бешеный сброд…

Али-ан-Насир сделал рукой рубящий знак.

– Но ведь останутся те, о повелитель, кто по моему приказу откроет ворота дворца, – заговорил опамятовавшийся наконец Сабиржан-бей.

Хан досадливо поморщился и повторил тайный знак.

– Ты все понял? – обратился он к киличею.

– Ты мудр! Ты велик! Ты светоносен! – завопил тот, захлебываясь словами.

– Не трать попусту слов. Лучше подумай, какую приманку бросить степным волкам…

По переметенным улицам ордынской столицы ехали верхами двое русичей. Кутаясь от жгучего ветра в закуржавевшие воротники бараньих полушубков, они силились переговариваться, заглушаемые всхлипами и стонами вьюги.

– Беда по такому уброду ездить.

– А снег-то привалил к заборам вплоть – знать, лето бесхлебное будет.

– Да пропади хоть вся Орда с голодухи! Гляди вон, жалельщик…

Они объехали простертое в снегу мертвое тело. Сведенная последнею судорогой, рука покойника казала вслед им из сугроба скрюченную ладонь.

– Наш, поди, русич… Эх!

В доме купца Вьюна всадников уже ждали. Горский и Поновляев встретили их в горнице нетерпеливыми вопросами:

– Узнали чего?

– Не томи, сказывай!

– Вот, прости господи, заторопка со спотычкою живут, – пробубнил вошедший, вытирая платом бороду и красное, будто обожженная кирпичина, лицо.

– Садись, Святослов, – хлопнул он рукою по лавке, – поведаем господам атаманам, яко дурня валяли день-деньской. Ну, чего вы так-то истово на бороду мою глядите? Чужой рот, чай, не огород…

– А чужой ум – до порога. Али ты, Заноза, его и вовсе за порогом забыл? – снасмешничал Горский и охмурел: – Хватит воду в ступе толочь!

– Тогда уж снег – не воду, – не уступил старшому Заноза, – истолкли мы его днесь несчетно-немерено, да не в ступе – ногами! Ан не зря таскались мы по тому уброду. В один караван-сарай забрели, во второй да в третий, а в четвертом – это у мечети который – глядь-поглядь, а у постояльцев-то рожи самые разбойные!

– Узнал кого? – подторопил рассказчика Поновляев.

– Тебе с ними спознаться, атаман, – лукаво прищурился Заноза, – може, и поздравствовался с кем-нито из тех, кого недокрошил тута о прошлом годе. Я ж нюхом чую, коли хари волчьи, а выглядывают овцами: мы-де не воры, не разбойники, мы – ночные хороводники! Ну, сидим мы, греемся, хорзою кайсаков угостили, вроде размякли они, а все ж зыркают настороженно. И тут один за спиною громко так: «Урус дунгыз!» А я будто и не слышу, что свиньей меня обозвали, Святослов же – тот и впрямь татарской речи не разумеет. Осмелели разбойнички, мало-помалу меж собою разговаривать начали, а мы знай хорзу подливаем! И вот что к вечеру уже я уразумел из хмельных тех речей.

Заноза посерьезнел и без улыбки домолвил:

– Токтамыш сватал цареву сестру. Хан киличею отказал. Тот уехал было, да вчера тайно вернулся и стоит ныне на дворе у кокордынского купца Саидки. А купец тот – вовсе и не купец, а юзбаши из токтамышева войска. Есть и еще новость…