Михаил Лебедев - Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

— Не робейте, друзья мои, не робейте! Живо мы москвитян книзу собьём, завалим их камнями да брёвнами!.. У нас камней да брёвен хватит, чтобы их давить! Знай только скатывай с горы!..

— Вперёд! За мной! — рявкнул Бурмат и, мысленно призывая на помощь Бога христианского, побежал к тому месту валов, где, по словам оплошавших караульных, налезали хитрые враги.

Ратники повалили за любимым воеводой, решившимся лучше умереть на месте, чем отдаться врагу без сопротивления. Мате и остальные воеводы следовали за ним по пятам, безмолвно согласившись между собой делать то же самое, что будет делать покчинский военачальник. У всех мелькала в голове тревожная мысль:

"Успеем ли? Успеем ли? Не завладеют ли враги валами и частоколом?.."

— Поздно, поздно! — вырвалось у Мате, когда на глазах у всех перемахнуло через частокол с наружного вала внутрь крепости несколько человеческих фигур, в которых нетрудно было узнать москвитян.

И вдруг, точно по волшебству, множество вражьих воинов посыпалось с высоты частокола, видимо поднимаясь на него с той стороны на плечах друг у друга, что было проделываемо с замечательною ловкостью и лёгкостью. Раздался грозный клич: "Москва! Москва!" — и перед пермянами в одну минуту выросла стена мужественных противников, ощетинившихся бердышами и копьями.

Это произошло до того быстро и неожиданно, что пермяне опомниться не успели, как на них посыпались сотни стрел, со свистом рассекающих воздух. У Бурмата ёкнуло сердце. Положение было не из радостных. Москвитяне добрались-таки до городка, гордившегося своею неприступностью. Защитники не помешали им подняться на валы и перелезть через частокол, увлёкшись своим торжеством над частью московского войска. И горько же, горько стало на душе у покчинского воеводы, когда он глянул вперёд и увидел, что число неприятеля всё увеличивалось и увеличивалось. Доносились злорадные возгласы, доказывающие о твёрдом намерении нападающих биться с защитниками не на жизнь, а на смерть... И вдруг точно волна какая захлестнула Бурмата. В глазах у него потемнело от внезапно нахлынувшей злобы, ярости и отчаяния. Рука его судорожно сжала рукоятку меча, которым он потряс в воздухе. С губ сорвался бешеный возглас:

— Ах, антусы! Надсмеялись они над нами, как над ребятами малыми! Но мы с ними померяемся ещё силами! Эй, други мои, вперёд, кто родину свою любит! А если кто назад побежит, голову с плеч тому! Убью я человека такого, как собаку поганую!..

— Вперёд, вперёд! — подхватил Мате, увлечённый примером Бурмата. — Неужто народ мой отстанет от меня, от князя своего?

— Вперёд, братцы! — повторили остальные воеводы и устремились на толпу москвитян, стараясь не отстать от Бурмата, который положительно летел на неприятеля, позабыв даже думать о том, следуют ли за ними его воины.

Но воины следовали за князем и за воеводами замечательно дружно, потрясая своими топорами, ослопами и рогатинами, с которыми они ходили на медведя. Слышались горячие возгласы: "Умрём, а не покоримся врагу!" Но большинство людей бежало только из боязни перед строгими воеводами, от которых нельзя было отстать.

И вот они столкнулись с москвитянами, встретившими их мечами и копьями... Стукнула сталь о сталь, звякнуло железо о железо, — закипела кровавая сеча, разразившаяся, как грозный ураган смерти, внутри укреплений Изкара, битком набитых в эту минуту и защитниками, и недругами их. Бурмат положительно остервенел, разя неприятеля направо и налево, топча ногами валившихся на землю врагов, пытавшихся померяться с ним силами. Голова его была закрыта стальным шлемом, лицо защищено опущенным забралом, грудь, плечи и всё туловище облегала дорогая кольчуга, которую не пробивала ни стрела, ни сабля. Москвитяне просто зубами скрежетали от ярости, видя неуязвимость пермского витязя, являвшегося предводителем изкарской рати.

— Руби! Коли! Бей его, сына собачьего! Только один он и лупит нас в свою голову!.. — слышались голоса, но Бурмат продолжал работать мечом, ведя за собой толпы своих ратников, воодушевлявшихся его примером.

Князь Мате и остальные воеводы бились тоже в передних рядах, но, конечно, далеко им было до Бурмата по храбрости, проявленной последним на глазах у всех. Мате, не отличавшийся большою силою, крепко вспотел и устал, махая тяжёлым длинным мечом, не соответствующим его малому росту. Москвитяне уже наградили его несколькими ударами по голове и плечу, но, благодаря хорошим доспехам, он оставался невредим, хотя тупая ноющая боль чувствовалась у него от полученных ударов... Воеводы Коч, Зыран и Мычкын, следуя за Бурматом, не забывали, однако же, наблюдать за своими людьми, валившими за ними густою нестройною толпою. Ратники сначала бодрились, кидаясь на неприятеля с видом разъярённого медведя, но потом некоторые начали пятиться назад, стараясь вытолкнуть вперёд ближайших товарищей, а самим спрятаться за их спинами. Это было замечено Зыраном, который до того рассердился на таких трусов, что бесцеремонно схватил за шиворот одного из них и швырнул прямо в лицо москвитянам, которые моментально изрубили в куски бедного пермяка, павшего искупительной жертвой своего малодушия.