Тайные сторонники якобинцев в Неаполе, всячески поливая грязью королевскую семью, стали теперь утверждать, что королева и жена Кавалера якобы любовницы-лесбиянки. Эти гнусные сплетни яростно опровергались поклонниками красавицы из простонародья. Они даже представить себе не могли, чтобы между супругой Кавалера и сорокалетней женщиной с озабоченным материнским лицом и деформированной фигурой (она рожала четырнадцать раз) могла установиться какая-то физическая близость. Кстати, и обвиняли в грехопадении, и опровергали эти слухи в основном грубо, с помощью избитых пошлых фраз. (Королева обладала реальной властью, а женщину, находящуюся у власти, все боятся и в то же время обзывают потаскухой.) Во Франции в это время вовсю развернулась антироялистская кампания, в которой наряду с другими нападками сестру неаполитанской королевы обвиняли в кровосмешении и лесбиянстве.
Обвинения неаполитанских якобинцев были насквозь фальшивы. Взрывной сентиментализм, заложенный в характере супруги Кавалера, редко когда переходил в эротическое желание. Но она все же сильно нуждалась в женской любви и дружбе и с бо́льшим удовольствием находилась в женской компании, чем в мужской. Ей нравилось, когда в непринужденной обстановке у нее собирались женщины. В жаркий летний день в спальне у Эммы постоянно находилось пять-шесть горничных и служанок. (Теперь она могла себе это позволить.) Они сидели и болтали о всякой всячине, рассматривали и примеряли платья хозяйки, потягивали винцо, рассказывали о своих любовных переживаниях; жена Кавалера обучала их современным танцам или хвасталась новой шляпкой с белыми перьями, выписанной из Парижа. На таких посиделках в окружении обожавших ее служанок и матери, которая была вместе с ней до конца своих дней, Эмма лучше всего ощущала себя женщиной. Легкая, беспечная болтовня действовала на нее успокаивающе. И вдруг в самый разгар веселья она приказывала всем замолчать и затаить дыхание, а сама принималась петь, отчего на глазах у служанок наворачивались слезы, да и у нее самой тоже.
Август 1793 года. Королева, ее дорогая Шарлотта, не могла отрешиться от страшной картины.
Вот портрет женщины, осужденной на смерть. Ее везут на простой телеге к эшафоту, где установлена эта самая, как ее… машина, новейшее изобретение. Руки несчастной натуго связаны за спиной, волосы коротко острижены, шея беззащитно оголена. Портрет страдалицы. Одета она во все белое: простое рубище, чулки грубой вязки, бесформенная, несуразная шапка кое-как нахлобучена на голову. Лицо измученное, постаревшее и вытянувшееся. Единственное, что напоминает о ее прошлом величии, — строгая, прямая фигура с гордо поднятыми плечами.
Глаза прищурены, она чувствует от яркого света резь, так как много месяцев просидела в темнице. Колеса телеги громыхают. На улицах странная гнетущая тишина. Солнце сияет вовсю. Телега подъезжает к самому помосту, и женщина поднимается по грубо сколоченным ступенькам (их ровно десять) прямо на эшафот. Там уже бормочет молитвы, осеняя распятием, ее личный духовник, лицо у него залито слезами. И еще отчетливо слышен чей-то незнакомый голос: «Боли не будет, Ваше Величество». Видимо, говорит человек в капюшоне. Она отводит глаза от сооружения, напоминающего лестницу-стремянку, метров пять высотой, с похожим на топор широким, заржавевшим от крови лезвием на самом верху, и чувствует, как ее разворачивают за плечи, заставляя опуститься на колени, нет, лечь, распластавшись на широкой доске. Кто-то подтягивает ее немного вперед, так что шея оказывается зажатой сверху и снизу в деревянном ярме. Она чувствует, как ее привязывают ремнями к доске за талию и икры ног. Теперь голова покоится прямо поверх темно-коричневой плетеной корзинки, от которой так и разит свежей кровью. Женщина с натугой поднимает голову и, стараясь держать ее прямо, смотрит за помост на макушки тысяч голов. Затем приподнимает голову еще выше, край доски больно врезается в ключицу, ярмо сильно давит на гортань, отчего ее начинает рвать, а рвота перехватывает дыхание. Потом она видит приближающиеся ноги, обутые в огромные грязные сапоги, и слышит, как гудящая многотысячная толпа зашумела еще громче, и вдруг разом все стихло. Затем раздался какой-то странный скрипучий звук, потом противный лязг; ярко вспыхнуло солнце, отчего она непроизвольно зажмурилась; визг перешел в свист, и все…
Нет!
Королева металась, стоная во сне, затем проснулась, сбросила покрывала и вскочила с постели. Уже несколько недель она спит урывками, в постоянном ожидании вестей из Парижа. Из-за резкого ухудшения обстановки во Франции судьба их теперь целиком зависит от англичан — единственной нации, достаточно сильной и решительно настроенной против революции. В заливе на пять суток встала на якорь британская военно-морская эскадра под командованием Нельсона [45] Горацио Нельсон (1758–1805) — виконт, английский флотоводец, вице-адмирал.
, недавно одержавшего крупную победу над французским флотом и заверившего неаполитанского короля в твердой решимости Англии силой защищать его королевство. Однако королева не очень-то верит в успех военного решения проблемы. Хотя предложение выкупить семью французского короля и было отвергнуто, неаполитанская королева все еще продолжает надеяться на лучшее. То, что могут убить какого-то монарха, ей и в голову не приходит. А когда гильотинировали короля Франции, она подумала, что французы этим и удовлетворятся. Что им, собственно, взять с иностранки? Да и как они посмеют казнить ее младшую сестру, женщину?!
Читать дальше