Дмитрий Дмитриев - Император-отрок. Историческая дилогия

Чтобы не навлечь на себя подозрения, Левушка назвался посадским Иваном Гришиным. Впрочем, и подозревать его было некому: его домик находился в стороне от другого жилья; знакомства ни он, ни Маруся ни с кем не заводили, редко куда выходили, кроме монастыря, и сами никого к себе не принимали, живя совсем особняком. Здесь Храпунов был в полной безопасности, его никто не беспокоил – враги и недруги как будто даже забыли про его существование, и в его домике веяло тихой, мирной жизнью.

Между тем в Петербурге происходило необычайное дело: судили кабинет-министра Артемия Петровича Волынского.

Еще на страстной неделе 1740 года ему неожиданно был объявлен высочайший приказ не являться ко двору в наказание за то, что он отколотил палкой придворного «пииту» Тредиаковского.

Волынский понял, что ему предстоит большая опасность, и бросился к всесильным вельможам просить их заступничества, но для него везде были закрыты двери.

Тогда для решения вопроса о том, что делать, как быть, он собрал у себя совет, состоящий из друзей, в числе которых самыми преданными были Хрущов и Еропкин. Артемий Петрович рассказал им о той черной туче, которая готова над ними разразиться. Судили, рядили и пришли к тому заключению, что ему необходимо увидать императрицу Анну Иоанновну, рассказать ей все и просить ее защиты от такого могущественного врага, каким был герцог Бирон.

– Меня не допустят до государыни, враги зорко стерегут меня, – проговорил Волынский, расхаживая по кабинету.

– Но видеть государыню тебе необходимо, от этого, может быть, все зависит, даже наша жизнь, – заметил Хрущов.

– Да, да, я поеду к ней, расскажу ей о бедствии народа, буду просить у нее суда на притеснителей народа. У меня под руками есть доказательства, и я воспользуюсь ими! – горячо проговорил Волынский.

– Смотри, Артемий Петрович, своею горячностью не испорть дела, – промолвил Еропкин.

– Пришло время, господа, как говорится, все поставить на карту, даже и самое жизнь. У меня наболело сердце, глядя на то, как Бирон и другие немцы властвуют над нами, русскими прирожденными дворянами. Мы находимся у них в подчинении, они делают все, что хотят. Дольше терпеть это нельзя!

– Артемий Петрович, ты слишком громко разговариваешь, могут услыхать, – предупредил Волынского Еропкин.

– Кажется, господа, фискалов между нами нет, – окидывая быстрым взглядом своих гостей, проговорил Волынский.

– Но твои люди? Они могут услыхать.

– Прислуживает нам только один Кубанец, а остальным своим холопам я приказал ложиться спать.

– Кубанец! Да разве ты можешь поручиться за него? – возразил Артемию Петровичу Хрущов.

– Кубанец предан мне, и я сейчас докажу вам это. Гей, Кубанец! – отворяя немного дверь, громко крикнул Артемий Петрович.

В кабинет смелой поступью вошел невысокий, коренастый человек в казацком казакине, лет шестидесяти. Это и был Кубанец, старый слуга Волынского, вывезенный им из Казани, где, как известно, Волынский был губернатором. Он был хитер и пронырлив и казался преданным своему господину, но на самой-то деле и был первым доносчиком на Волынского. Он подслушивал все, что говорилось в кабинете последнего, и старался запомнить то, что приходилось ему услыхать.

– Кубанец, ты ведь предан мне, не так ли? – окидывая зорким взглядом слугу, спросил Артемий Петрович.

– Моя преданность, господин, тебе хорошо известна!

– Да, да, я знаю, верю, но ты должен доказать ее мне сейчас. Видишь ли: мне угрожает большая опасность, даже, может быть, гибель. У меня есть очень сильный враг, который и строит эту гибель, – не спуская глаз с Кубанца, громко проговорил Артемий Петрович.

– Назови мне, господин, своего врага.

– А что ты с ним сделаешь? Он очень могуч.

– Пускай, мне все равно! Для тебя, господин, я своей жизнью не дорожу, – тихо проговорил Кубанец, стараясь избежать взгляда своего господина.

– Спасибо, Кубанец, спасибо, убийства не нужно, и в твоей услуге я пока не нуждаюсь. Ступай! – приказал Волынский и, когда Кубанец, низко поклонившись, вышел, спросил гостей: – Ну, друзья, вы слышали?

– Не верь Кубанцу, Артемий Петрович, не верь! – ответил Хрущов Волынскому. – Слова – вода. Да и не нравится он мне: глаза-то у него уж очень хитрые.

– Хорошо! Чтобы успокоить вас, я стану избегать говорить лишние слова в присутствии Кубанца, буду остерегаться его.

Но было уже поздно. Этот лукавый раб продал Бирону своего господина, продал за деньги, как Иуда Христа.